Матч Карпов-Корчной

ЗАЖГИ ОГОНЬ ДРЕВНИХ ШАХМАТ СНОВА!

КАРПОВ

КОРЧНОЙ

ПАРТИИ МАТЧА 1978г.
www.chessebook.com

Скачать шахматные книги

УЗНАЙ ПРАВИЛА ШАХМАТ БУДУЩЕГО СЕЙЧАС!

ЕЩЁ ВИДЕО ПО ТЕМЕ

Еще до начала нового цикла розыгрыша первенства мира 1975 года, благодаря Фурману Карпов и Корчной стали довольно близкими приятелями. И даже провели совместную шахматную подготовку. Однажды их общие знакомые устроили вечеринку. Кто-то предложил всем присутствовавшим загадать фамилии участников финального матча претендентов. На своем листочке Карпов записал: Спасский - Петросян. Карпов не очень-то верил, что сможет выиграть состязания претендентов. Не думал о том, кому конкретно проиграет, но полагал, что на каком-то этапе опыта все же не хватит. Когда определились финалисты, к Анатолию пришел приятель, забравший тогда записки на хранение. Только в одной из них значился правильный прогноз: Корчной - Карпов. Пророком оказался Корчной!

На пути к шахматной вершине Карпов и Корчной бок о бок прошли стартовый отрезок - межзональный турнир в Ленинграде 1973 году. Вышли на финишную прямую - финальный матч претендентов. Пока Карпов дожимал Спасского в последней партии полуфинального матча претендентов, Корчной обошел всех общих знакомых в пресс-центре и в зрительном зале. Всем говорилась одна и та же фраза:
- "Теперь вам придется выбирать, с кем - со мной или Карповым - вы будете впредь поддерживать отношения". Холодная война Корчному не помогла. Финальный матч претендентов в Москве 1974 году выиграл Карпов - он получил право на матч с Фишером.

Американо-советское шахматное противостояние весь мир ожидал с нетерпением. Через своего представителя Фишер потребовал от ФИДЕ внесения изменений в регламент матча. Почти все его требования конгресс ФИДЕ удовлетворил, но к установленному сроку Фишер так и не подтвердил готовность сесть за шахматную доску. Карпов тогда делал все возможное, чтобы спасти матч, даже послал Фишеру телеграмму с предложением встретиться лично и обсудить регламент матча. Но ответа на телеграмму не последовало.

3 апреля 1975 года в Москве президент ФИДЕ Макс Эйве увенчал Анатолия Карпова лавровым венком и провозгласил 12-м в истории шахмат чемпионом мира. Первую поездку в качестве чемпиона мира Карпов совершил в родной Златоуст. Он перерезал ленточку у входа в только что открывшийся шахматный клуб. В сеансе одновременной игры Анатолий взял реванш у всех, кому хоть раз проиграл в детстве.

Карпов всегда считал потерей для истории шахмат свой несыгранный матч с Фишером:
- "Я не знаю никого другого в истории шахмат, кому бы наша игра была так обязана. До него популярность шахмат была весьма ограниченной - Фишер сделал их всемирной игрой. Он сумел поднять популярность шахмат на столь невероятную высоту, что вот уже второй десяток лет мы тратим накопленный им капитал, но все же ни нашему поколению шахматистов, ни следующим не стоит забывать, что мы живем на дивиденды, которые обеспечил нам Роберт Джеймс Фишер".

Карпову исторически крупно повезло, что его главным противником в течение многих лет был Корчной. «Отщепенец», «изменник», «предатель», «перебежчик»... Какими только эпитетами не награждала его советская пресса после того, как он остался на Западе. Неудивительно, что победе над Корчным придавалось огромное политическое значение. Победы создали Карпову особый ореол в нашем обществе и позволили ему стать не просто шахматным чемпионом, но символом советской системы. И это очень устраивало спортивных руководителей, вообразивших, что они заняты не спортом, а большой политикой! Под флагом борьбы с «политическим врагом» они могли рассчитывать на самую высокую поддержку и на любую помощь со стороны государства.

Историю борьбы за мировое первенство создают не только чемпионы, то и те, кто составил им серьезную конкуренцию. Среди гроссмейстеров, в пору своего расцвета угрожавших шахматному трону, беспристрастный летописец назовет в первую очередь, конечно, Чигорина, Тарраша, Рубинштейна, Боголюбова, Бронштейна, Кереса... Но ни один из «вторых» не прошел столь тяжкий путь нешахматной борьбы, как Виктор Корчной.

Хотя трон достался Карпову без боя (ввиду неявки Фишера на матч!), и западная пресса окрестила его "бумажным чемпионом" в чисто шахматном плане к Карпову претензий нет и быть не может: он - великий шахматист, и его послужной список впечатляет даже на фоне перечня побед любого другого чемпиона мира. В свои лучшие годы Карпов не был первым среди равных, он был действительно сильнейшим, поэтому говорить о каких-то махинациях, обеспечивавших его победы не приходится.

Карпов был одним из самых влиятельных и привилегированных членов советского общества - председателем Фонда мира, членом ЦК ВЛКСМ, кандидатом экономических наук, человеком, которого знали в лицо люди, далекие от шахмат. Встретить в конце семидесятых на московских улицах иномарку было практически невозможно. Если же заграничное чудо все-таки со свистом пролетало по столице, то видевшие его в большинстве случаев могли с уверенностью утверждать, что встретили знаменитость. Например, 350-й "Мерседес" в Москве имели только трое: Брежнев, Высоцкий и Карпов.

Брежневу "подарили", Высоцкий "достал", Карпов "заработал". Произошло это так. Сгонял партейку с телезрителями ФРГ - и получил приз "Мерседес-350". Это была достаточно редкая модель. Машину специально для Карпова заказывала федерация. Карпову прислали в Москву каталоги. Он их изучал. Специально ездил на юг Германии, в город, где налажено производство "Мерседесов". Вообще неплохо устроился! Зачем же понадобился советским властям столь бережно опекаемый фаворит? По-видимому, причин тут несколько.

Во-первых, перед самым "явлением народу Карпова" Фишер ярко продемонстрировал, что Запад также может побеждать.
Во-вторых, во время матча в Рейкьявике "в не совсем безнадежном положении" Спасский повел себя столь независимо, что это не могло не послужить уроком Кремлю.
В-третьих, уже в пору чемпионства Карпова, случилось совершенно экстраординарное событие... Травля Корчного началась в 1975 году - он стал «невыездным» за пределы страны. Карпов помог прежнему приятелю и даже дал ему поручительство на выезд для участия в международном турнире, которое никто не хотел подписывать. Корчной запросил политического убежища и не вернулся в СССР во время второй поездки в Голландию, когда поручительство Карпова уже не действовало. В июле 1976 года после турнира в Амстердаме Корчной подвел черту под своими отношениями с системой, попросив политического убежища на Западе.

Утро 26 июля. Заголовки на первых страницах газет: "ЕЩЕ ОДИН, КОТОРЫЙ ВЫБРАЛ СВОБОДУ!"

Еще в 1974 году, во время его единоборства с Карповым в финальном матче претендентов (победитель которого и был волею судьбы объявлен новым чемпионом мира!), стало ясно, что симпатии аппарата всецело на стороне Карпова. Это вызвало раздражение Корчного, который в после-матчевых интервью для зарубежных изданий заявил, что на него оказывалось давление в ходе матча. Кроме того, он обвинил спортивное руководство в том, что оно обеспечило Карпова самыми квалифицированными тренерами и лучшими условиями для подготовки. Но это был глас вопиющего в пустыне: у Корчного не было никого, кто бы защитил его. Понятие свободы означало для Корчного в первую очередь возможность играть в шахматы, не подчиняясь законам государства, требовавшего от всех своих граждан беспрекословного повиновения. В Советском Союзе он не был диссидентом в прямом смысле этого слова; опасность угрожала его шахматной жизни и творчеству. Взяв в заложники его семью, государство заставило Виктора стать диссидентом.

Место шахмат в мировой культуре, конечно, менее значительно, чем литературы, музыки или балета. Однако если имена Солженицына и Ростроповича, Барышникова и Бродского в стране, вытолкнувшей их, можно было не упоминать, не издавать их книг, полностью замалчивать их концерты и спектакли, то с Корчным было много труднее. Регулярно встречаясь за шахматной доской с советскими гроссмейстерами, играя матчи на мировое первенство, он вызывал глухую ярость у властей, постоянно напоминая о себе миллионам своих бывших сограждан.

Невозвращение Корчного повергло наших функционеров в шок. Конечно, шахматисты уезжали и до него, но официально, а чтобы кто-то просто остался за рубежом, да еще гроссмейстер такого уровня - это не укладывалось в голове! Корчной был дисквалифицирован и лишен всех званий. В газетных репортажах, в радио и телепередачах имя Корчного чаще всего было скрыто за безликим "соперник", "претендент", а в официальных статьях - "изменник" или "предатель". Но именно поэтому, ненапечатанное и произносимое только шепотом, оно гремело внутри страны громче всяких фанфар! Он сделал шахматы тогда делом государственной важности, и о ходе матчей за мировую корону руководителям Советского Союза докладывали по прямому проводу, словно это были сводки с полей военных сражений.

Тема бойкота в шахматах - не новая. Однако в случае с Корчным бойкот осуществлялся не отдельным лицом, а страной, причем самым влиятельным и могущественным членом международного шахматного содружества. Схема была проста: перед тем как послать своих представителей на турнир, советская федерация запрашивала список участников и, обнаружив там имя Корчного, оказывала давление на организаторов, требуя исключить того из списка; если же это не удавалось, попросту сообщала, что участие советских шахматистов в турнире невозможно. Грустная правда заключалась и в том, что кое-кто из устроителей турниров быстро понял действие этого несложного механизма, и Корчной, тогда бесспорно второй шахматист мира, просто не получал приглашения, гарантируя тем самым участие в турнире двух-трех представителей Советского Союза, и в первую очередь Карпова. Тема бойкота Корчного, проблема его семьи, всё еще остающейся в СССР, не сходила со страниц газет и очень раздражала советское руководство.

Советским шахматистам пришлось поддержать бойкот Корчного на международных турнирах, объявленный Шахматной федерацией СССР. Однако ФИДЕ потребовала, чтобы в официальных соревнованиях розыгрыша первенства мира наши шахматисты играли с Корчным, в противном случае им будет засчитываться поражение. Выбора не было. Петросян, Полугаевский и Спасский, встречаясь с Корчным в претендентских матчах, не обменивались с ним ни единым словом, даже ничью приходилось предлагать через посредника. Несмотря на такой «тройной заслон» бывших соотечественников, Корчной стал соперником Карпова.

Это было пренеприятным сюрпризом. В свои сорок семь лет Корчной вдруг заиграл как никогда ранее - в жесткие, агрессивные шахматы. Казалось, переезд на Запад прибавил ему сил и энергии. Вспомним: он стал чемпионом страны среди юношей еще в 1947 году, после этого четырежды (!!) завоевывал звание чемпиона СССР. До семьдесят шестого года имя Корчного фигурировало среди звезд советского спорта. За десять лет, предшествовавших побегу, он выиграл двенадцать крупных международных турниров: в Ленинграде, Бевервейке, Мальорке, Сараеве, Гастингсе и других городах. На его счету были победы в претендентских матчах на звание чемпиона мира над С. Решевским, Э. Мекингом, М. Талем, Т. Петросяном. И неизменно играл на одной из первых досок команды СССР, побеждавшей на шести всемирных олимпиадах и пяти чемпионатах Европы. Но то, что лучшая пора Корчного давно позади, считалось общепризнанным.

Считается (возможно, не без оснований), что у таланта свой щит от житейских напастей, повышенная чувствительность и ранимость. Многие знали о цели, которую еще в юношеские годы поставил перед собой Корчной, - стать чемпионом мира. Человек, вынашивающий такую мечту, имеет право на некоторую замкнутость. Он и раньше не искал и не имел друзей - к нему тянулись многие, он недвусмысленно отвергал попытки завязать товарищеские отношения. Делил мир на тех, кто может содействовать достижению цели, и на тех, кто мог стать поперек пути. Первых чтил через силу, подчеркивая дистанцию между ними и собой. Вторых третировал в меру немалых своих способностей.

Как пришел Корчной к роковому решению отказаться от Родины? Корчной был давно известен своим эгоцентризмом, несдержанностью, пренебрежительным отношением к коллегам. Переоценивал себя. Вот одно из его заявлений в семьдесят втором году: «Я единственный, кто способен остановить Фишера».

Многие выступления Корчного сопровождались инцидентами. Можно вспомнить, например, его давний полуфинальный матч претендентов с Михаилом Талем, когда впервые проявились навязчивые идеи Корчного. Ему не нравился взгляд врача, приехавшего с Талем из Риги, и он чуть не со скандалом потребовал пересадить его подальше. Или вспомним беспардонные заявления, представителям зарубежной прессы, которые сделал Корчной после проигрыша финального матча претендентов Анатолию Карпову. Сколько было в них желчи, зависти, не случайно ведущие гроссмейстеры страны выступили с отповедью.

Корчной почувствовал себя своим в мире, где в человеке стимулируются отрицательные черты характера - алчность, изворотливость, эгоизм. Так уж устроен этот мир - все, что осуждается у нас, превозносится в западном мире. Разные представления о предназначенности, правах и обязанностях гражданина, обязанностях перед самим собой и обществом (частицу которого он составляет) проявляются и в оценке личности гроссмейстера Корчного. Это был очень сильный противник. Очень опасный противник.

ФУРМАН
Глубокое понимание шахмат и дебюта в первую очередь, обилие собственных идей и разработок сделало его желанным советником, секундантом и спарринг-партнером многих выдающихся шахматистов. Его услугами нередко пользовался Ботвинник, сыгравший с Фурманом не одну тренировочную партию. Он помогал также в различные периоды их карьеры Тайманову, Бронштейну, Петросяну, Корчному. Но во всех этих случаях речь шла о сотрудничестве с уже сложившимися гроссмейстерами высочайшего класса. Работа была в основном консультационной, доведением дебютных систем и вариантов до нужных кондиций, выявлением новых возможностей. Так продолжалось до тех пор, пока Фурман не начал работать с Карповым.

Толе Карпову было тогда семнадцать лет и хотя он уже был мастером, он не умел и не знал еще очень многого в шахматах. Появился Толя - и он стал для Фурмана всем. Можно ли сказать, что Толя занимал особое место в его жизни? Безусловно, бесспорно, он любил Толю безоговорочно, и все эти десять лет они были неразлучны: бесконечные сборы, тренировки, турниры, отъезды. Он увидел в Карпове-подростке то, чего не хватало в шахматах ему самому и отдавал тому всё, что знал об игре, поэтому стремительно нараставшие успехи Карпова были самовыражением в шахматах и самого Фурмана.

За три месяца до начала матча на первенство мира такой близкий Карпову человек, выдающийся тренер, с которым он строил все планы, который определял, что называется, генеральную шахматную линию, скончался. Это была огромная, невосполнимая потеря и для Карпова и для других его помощников.

***
С лихорадочным нетерпением ожидал в 1978 году шахматный мир начала матча на далеких Филиппинах. К июлю, когда он должен был начаться, ажиотаж достиг своего апогея. Однако долгожданный матч между Карповым и Корчным не оправдал надежд стать величайшим состязанием в истории шахмат. Хотя он, без сомнения, вошел в историю как один из самых загадочных. Надо признать, что уровень матча в Багио был очень высок, а игра Карпова временами - блестящей. К сожалению, матч запомнился не столько качеством игры, сколько своей ненормальностью.

Необычным был уже сам выбор места действия. Багио расположен в 250 километрах от столицы Филиппин Манилы на высоте 1500 метров над уровнем моря. Порой город исчезал в густом тумане, так как матч проходил в сезон дождей, причинивших участникам некоторые неудобства. Сырость стояла необыкновенная. Стоило дней десять не надевать костюм или галстук, без движения висевший в гардеробе, и вещи покрывались плесенью. Взятый командой Карпова с собой черный хлеб в специальной упаковке тоже не выдержал и «зацвел»... Однако портиться начал он лишь через 10 дней после гарантийного срока. Наверное, не раз оба игрока задавались вопросом, почему именно это место выбрано для проведения матча, учитывая, что и тот и другой отдали предпочтение другим городам: Корчной поместил Багио в своем списке вторым, а Карпов назвал «резервным городом».

Ответ на этот вопрос нужно искать у чрезвычайно деятельного и бесконечно хитрого филиппинца Флоренсио Кампоманеса, пользовавшегося покровительством диктатора Маркоса. Это был его дебют на мировой шахматной сцене. Он установил хорошие отношения с Севастьяновым и Батуринским, руководителем делегации Карпова. И, как оказалось, не зря. Именно в Багио Кампо, как его стали называть, сделал солидную заявку на высший пост в мировых шахматах, добившись расположения советских официальных лиц и Карпова. Этого он достиг, всячески содействуя советскому чемпиону, хотя, как организатор матча, должен был бы оставаться нейтральным. Награду Кампоманес получил через четыре года в Люцерне, когда был избран президентом ФИДЕ.

Конфликтов на этом матче хватало. Его участники всегда ждали друг от друга какой-нибудь гадости.

... Корчной, привез с собой из Европы специальное кресло с высокой спинкой. Сделано было оно по специальному заказу, и газеты то и дело зачем-то называли его стоимость - 1300 долларов. Кресло, предоставленное Карпову организаторами, было достаточно удобным, однако низковатым, и потому после нескольких проб ему пришлось подкладывать небольшую подушечку - точно как в детские годы, когда Карпов был еще маленьким. В какой-то момент Корчной подзывает Шмида и говорит ему по-английски, что, мол, противник качает креслом и это его раздражает. Арбитр выжидательно смотрит на Карпова, на что тот тоже по-английски удивленно спрашивает: «Не понимаю, чего хочет партнер». Корчной в ярости на русском языке кричит Карпову: «Вы качаете своим креслом и мешаете мне думать». Тогда Карпов апеллирует к Шмиду - «Корчной нарушает регламент: он непосредственно обращается ко мне (а обращаться можно лишь с предложением ничьей) на русском языке, которого арбитр не понимает».

... Желая обратить всеобщее внимание на привычку Карпова иногда поглядывать на партнера, Корчной заранее вооружился специальными очками - он вас видит, а вы его глаза - нет. В том не было бы ничего предосудительного (в конце концов многие носят темные или полупрозрачные очки), если бы не одна особенность этих окуляров. Они были словно два зеркальца, какими пользуются шалуны в детстве для пускания солнечных зайчиков. Отражая свет от многочисленных ламп на сцене, зеркальные эти очки, как только Корчной поднимал голову, направляли в глаза Карпову световые блики.

... Знаменитая «историю с йогуртом» - особой питательной смесью, разработанной специально для Карпова в Московском институте питания и напоминающей по виду фруктовый кефир. Уже после второй партии П.Лееверик, руководительница делегации Корчного, заявила протест по поводу того, что Карпову во время игры подали стакан йогурта. Она написала главному арбитру Лотару Шмиду: «Ясно, что хитро организованная передача пищи одному из игроков может означать какое-то шифрованное послание». И хотя, по словам Карпова, смесь «могла иметь всего два оттенка в зависимости от количества кислоты, содержащейся в стакане», Шмид попросил все же, чтобы напиток передавался Карпову в одно и то же время. «Закодировать можно и банановую кожуру, сказал он при этом, но соленая рыба, которую ел Фишер в матче со Спасским, ни у кого не вызывала подозрений». Как бы то ни было, эта история вывела Корчного из равновесия.

... Затем возникла «проблема доктора Зухаря», психолога Карпова, который пристально смотрел на Корчного со своего места в четвертом ряду (первые три были отведены для почетных гостей). Пытался ли профессор гипнотизировать претендента? На всякий случай Корчной потребовал, чтобы Зухарь пересел подальше от сцены. Претендент, «заводя» себя все больше и больше, «выяснял отношения» с арбитрами, потрясал кулаками, угрожал всем, а больше всех, конечно, Зухарю, требуя, чтобы он отсел подальше. Поведение этого хулиганствующего гроссмейстера приняло совершенно недопустимые формы: «Даю вам на это 10 минут, после чего сам применяю физическую силу» - кричал он психологу. Потом Карпов узнал намерение Владимира Петровича Зухаря: «Если бы этот хулиган ко мне подошел в тот момент, то пришлось бы применять необходимую долю самообороны» (а надо вам сказать, что Зухарь обладает достаточно сильной мускулатурой!).

... В какой-то момент официальные члены делегации претендента демонстративно пересели в четвертый ряд партера и вели себя там довольно шумно и неприлично. Фрау Лееверик постоянно искала ссоры с кем-нибудь из советских людей, а доктора Зухаря в тот и в следующий игровой вечер не оставляла своим вниманием буквально ни на минуту. Она - профессор в те дни это довольно забавно рассказывал - пинала его ногами под креслом или, пристроившись сзади, сбоку, шпыняла специально припасенным для этой цели карандашом. Но, как заметили члены «ее» же делегации, единственный успех Лееверик заключался в выставлении себя напоказ. Карпов поначалу очень забавлялся, слушая рассказы об этом. Позже, видимо следуя чьему-то совету, Корчной, когда сделав ход, отходил от столика, садился в кресло для отдыха на авансцене и начинал странные движения ступнями ног. Быть может, это была своеобразная гимнастика, но нельзя исключать и то, что он хотел таким способом отвлечь внимание Карпова.

... На очередной пресс-конференции были брошены обвинения и членам жюри, и организаторам матча, и арбитрам (они, мол, подчиняются «диктату советской делегации»). Теперь Корчной ультимативно потребовал возведения чего-то вроде «китайской стены» (из стекла!) между залом и сценой. Вконец сбитые с толку секунданты Корчного, организаторы соревнования, деятели Международной шахматной федерации ломали голову над тем, что же делать дальше. Разумеется, никто всерьез и не думал над реализацией вздорной идеи о воздвижении стеклянного - так и хочется написать: железного - занавеса. (Член нейтрального жюри американец Э.Эдмондсон, вспомнил, что требование Корчного об установлении поляроидного зеркала - зрители видят игроков, но игроки не видят зрителей - между сценой и зрительным залом не является чем-то из ряда вон выходящим и что еще в 1972 году во время подготовки к матчу Фишер - Спасский в Рейкьявике сами исландские организаторы выдвинули такую идею, однако Фишер ее отверг, заявив, что не намерен уподобляться «птице в клетке».)

... В конце концов пришли к компромиссному решению: Карпов согласился, чтобы Зухарь пересел назад, при условии, что Корчной снимет огромные зеркальные очки, которые мешали зрению Карпова, и откажется от требования установить экран между залом и сценой (однако в день последней партии Зухарь вновь пересел в четвертый ряд, и Корчной обвинил Карпова в нарушении их джентльменского соглашения).

... Потом возникла «история с парапсихологами», когда Корчной пригласил двух членов секты «Ананда Марта» присутствовать в зале, чтобы помогать ему в мыслительном процессе. Вскоре выяснилось, что они осуждены филиппинским судом за покушение на индийского дипломата и выпущены на свободу под денежный залог до рассмотрения апелляции. После долгих препирательств, заявлений и совещаний им было запрещено появляться в зале...

Извинительным - если такое можно вообще извинить - является разве что болезненная мнительность претендента. Не все вероятно знают о забавной манере Корчного привязываться на ночь к отопительным батареям. Когда-то ему кто-то сказал, что его ненормальная злость объясняется слишком значительным зарядом всего его существа статическим электричеством. И вот он стал привязывать себя, чтобы разрядиться, к батарее. Карпов узнав об этом году в 1972-м, полушутя сказал, что если кто-нибудь вдруг заземлит через этот металлический предмет какой-нибудь электроприбор, то это при случае может привести к плачевным для Корчного последствиям. Он тогда насторожился, но, от своей нелепой привычки все же не отказался...

Корчной заявил, что в Багио якобы были созданы неравные условия, что власти Филиппинской республики, организаторы матча, арбитры были настроены благожелательно к одному из участников, а именно к Карпову. Что можно сказать по этому поводу?

Карпов ответил так:
«В 1974 году я играл финальный матч претендентов с Корчным в Москве. Когда я выиграл этот матч, Корчной заявил, что советские власти, Шахматная федерация СССР, организаторы матча, судьи - одним словом, все были настроены слишком благожелательно к Карпову и значительно хуже к нему. Ну хорошо, теперь мы играли с ним на другом конце земли, и здесь я тоже выиграл, но оказывается, что и филиппинские власти, и Филиппинская федерация, организаторы матча, судьи, тоже настроены лучше ко мне, чем к Корчному. Тогда я хочу задать вопрос: где же можно играть с Корчным, где можно его победить, чтобы избежать подобного обвинения?»

Корчной, в отличие от всего шахматного мира, имеющего привычку мерить вес мастеров и гроссмейстеров на очки, считает себя первым шахматистом земли. Это значит, он играет совершеннее всех. Раз так, он, естественно, никак не должен был проигрывать в Багио. Но он проигрывал. Значит, есть что-то не то в существующей системе выявления сильнейшего, раз она допустила вмешательство в ход борьбы... потусторонних сил, с которыми (в это хочет заставить поверить читателя претендент) «у советских давно налаженные дружеские контакты и абсолютное взаимопонимание». На что, мол, только не идут эти материалисты, для того чтобы перехитрить бедного претендента и вновь подтвердить преимущество советской шахматной школы, «составляющей предмет их особой гордости».

Вся советская делегация в Багио, если верить «Антишахматам», состояла из одних магов и каратистов. Главным магом был профессор Зухарь, которого Корчной рекомендует как «известного в СССР специалиста в поддержании парапсихологической связи с космонавтами, находящимися далеко от Земли». Как значителен сам по себе Корчной, раз ради него отключают профессора от столь сверхсерьезного, космического по масштабам занятия. Одно только становится неясным: для чего надо было профессору отрываться от дел и ехать в Багио, если он обладает столь волшебным искусством передачи мысли на расстояния?

Как же, однако, передавались «атомные приказы» Карпову? Ответ не сложен: «Под пышной шевелюрой чемпиона, кстати не так давно выращенной, находятся вживленные в мозг электроды для усиления этой (парапсихологической) связи».

Но сам Корчной не так прост, как думают некоторые. Очень скоро по совету своих друзей из секты «Ананда Марга» он находит сильнодействующее противоядие. При встрече с Зухарем в фойе, перед партией, «я говорю ему пару слов на санскрите. Он, не дойдя до меня, закрывает лицо и голову руками и уходит. Я учусь на волшебника». А учат его «два милейших человека» - Стивен Двайер и Виктория Шеппард, «познавшие суть вещей и суть слов». Но уже из другого источника мы узнаем, что эти два «учителя» были осуждены филиппинским судом за террористическое покушение на первого секретаря посольства Индии в Маниле и временно освобождены из тюрьмы под залог. В ответ на письмо-протест руководителя советской делегации в Багио организаторы матча известили всех официальных лиц: «Мы решили запретить вход на партию Карпов - Корчной лицам, обвиненным в преступной деятельности... Мы сожалеем, что г-н Корчной имел несчастье избрать таких людей, имеющих такие обвинения. Поэтому мы предлагаем обеспечить его лицами с равноценными, если не лучшими способностями, чтобы он успокоил свой ум и укрепил волю к победе, даже если потребуется выписать таких людей из-за границы».

Таких людей, вернее, такого человека тайно выписал сам претендент. Прочитаем, чем он объясняет свой первый выигрыш в Багио. «Дело в том, что к одиннадцатой партии прибыл мой психолог М. Бергинер из Израиля и, никем не узнанный, спокойно занял место в пятом ряду». Естественно, он не сидел просто так, а активно нейтрализовал «таинственные сигналы», посылаемые советскому чемпиону из зала.

Чего стоят, например, такие строки в «Антишахматах», посвященные тридцать второй (решающей!) партии в Багио: «Я подготовил вариант, вернее - новый ход в известном, хотя и не очень легком варианте. Я анализировал его много дней, я рассчитывал на психологический эффект новинки. Каково же было мое удивление, когда Карпов в критический момент ответил не думая. Он знал этот ход, более того, я почувствовал, что он знал - именно это я подготовил сыграть сегодня!» Тут уж Корчной не щадит своего секунданта, высказывая предположение, что это он донес секретный ход до чемпиона. «Я почувствовал себя нехорошо». Будучи предателем по духу, он готов заподозрить в предательстве кого угодно. Тут к месту было бы вспомнить Плутарха, утверждавшего: «Предатели предают прежде всего себя».

А что еще помешало Корчному завоевать в Багио шахматную корону?

«После десятой партии я обнаружил, что на счетчике Гейгера, который я носил с собой на игру, показания поднялись на 30 единиц». Кровь холодеет, когда узнаешь, к каким ухищрениям прибегала советская делегация, чтобы вывести в чемпионы Карпова. Ну а как же тогда сам чемпион? Или для него был скроен специальный антирадиационный костюм? И как другие члены советской делегации - или они сознательно жертвовали собой (ведь радиация в зале не могла не коснуться и их!) ради достижения вышеназванной цели? Корчной об этом умалчивает.

Есть в книге «Антишахматы» такая фотография: выполняя одно из упражнений йогов, претендент стоит на голове. За сценой умильно наблюдают его дружки из «Ананда Марга». Иллюстрация символична: все в книге поставлено с ног на голову, остается только дивиться тому, сколь легковерно откликнулись на книгу некоторые правые газеты, как смаковали факты, рожденные болезненным воображением претендента.

Матч этот принято сравнивать с самым продолжительным до него матчем за мировую шахматную корону Капабланка - Алехин (Буэнос-Айрес, 1927). В Багио соперники провели за шахматной доской 175 часов, не считая времени на подготовку и на анализ отложенных позиций. Более полутора тысяч ходов было сделано за 93 дня. Хотя полвека назад участники матча сыграли на две партии больше, но нынешний поединок длился на 18 дней дольше. Борьба шла напряженнейшая. Из 19 отложенных партий доигрывались 11, причем пятая - дважды. Она и оказалась самой продолжительной во всех матчах за мировое первенство.

Матч на первенство мира в Багио стал самым скандальным в истории шахмат. Подробности яростной психологической войны хорошо известны. Нервная обстановка вокруг матча объяснялась идеологической подоплекой: советскому чемпиону противостоял «отщепенец», как тогда называли в СССР Корчного.

В казалось бы, безнадежном положении (после 27 партий счет был 5 : 2 в пользу Карпова, а игра шла до шести побед) Корчной сумел переломить ход борьбы и сравнял счет. Во время матча в Багио один комментатор писал: «Воля Корчного к победе и энергия просто феноменальны. Когда он садится играть, то забывает обо всем на свете. Он должен победить сидящего напротив, победить любой ценой». Это случилось 13 октября. «Проиграв до того две партии и позволив противнику вплотную приблизиться ко мне в счете матча, вспоминал Карпов в книге «В далеком Багио», я переживал, честно говоря, все же еще не очень. Понимал: рано или поздно придет праздник и на мою улицу и, пересилив себя, сумею нанести решающий удар. Потерпев же поражение в 31-й партии, я расстроился не на шутку. И потому, что счет стал уже 5 : 5, и оттого, что совершен неимоверный просмотр в один ход. В окончательной победе я все равно не разуверился, но, сами понимаете, иметь возможность получить 5 : 1... добиться 5 : 2 и вот теперь «докатиться» до 5 : 5... Было от чего потерять голову».

Много лет спустя Михаил Таль, тренировавший Карпова, пошутил: «В Багио мы очень боялись, что, если Корчной выиграет матч, дома нас всех физически уничтожат».

БАТУРИНСКИЙ
Батуринский прекрасно знал, на каком уровне интересуются этим матчем. В приемной Павлова стоял шахматный столик, у которого во время партий в Багио постоянно дежурил кто-то из гроссмейстеров, чтобы дать компетентную справку, если позвонят из секретариата ЦК. Раздавались звонки и в ЦШК, звонили помощники генерального секретаря - Цуканов, Александров-Агентов; по словам очевидцев, Брежнев сам по нескольку раз на дню спрашивал:
- "Как там наш Толик?"

Еще до начала матча разгорелась дискуссия, имеет ли право Корчной, живущий в Швейцарии, но не являющийся ее гражданином, играть под швейцарским флагом.
- "Нет, заявил Батуринский, если у Корчного нет швейцарского гражданства, он не имеет права играть под швейцарским флагом". А когда представители претендента стали возражать, он просто вышел из зала, громко хлопнув дверью. Батуринский знал, что за ним возвышается могучее государство, представителем которого он являлся. И когда не действовали больше статьи законов и пункты уставов, мог просто хлопнуть дверью, утверждая за собой это право. Ему удалось добиться своего, и эта первая маленькая победа за столом переговоров открыла длинную серию побед на протяжении трехмесячного матча.

"Батуринскому, - сказал в тот день Корчной, - удалось доказать, что я не представляю никого, что я - никто, что я пришел ниоткуда и что охота на меня открыта".

Не удивлюсь, если именно Батуринскому пришла в голову идея включить в делегацию доктора Зухаря, факт, сыгравший, полагаю, решающую роль в исходе борьбы: мнительный претендент потерял покой, и немалую долю его энергии и мыслей стали занимать вопросы, не имеющие отношения к шахматам.

Зухарь был обнаружен уже в самом начале марта, но на все запросы Батуринский с достоинством отвечал:
- "Придет время, мы вам скажем, кто это такой, а пока это турист!"

Вызывая тем самым еще большие подозрения у Корчного. После того как профессия Зухаря была установлена (психолог и невролог), Батуринский задался целью представить Корчного ненормальным человеком, который даже обычную помощь науки спорту считает магией. Броскими заголовками типа "Шахматный матч на Филиппинах - не полигон для холодной войны" были украшены многие его заявления. В конце концов было достигнуто "джентльменское соглашение" о местонахождении Зухаря в зале, нарушенное советской стороной во время последней, 32-й партии матча.

В ответ на заявление Кина о нарушенном соглашении Батуринский произнес знаменитую фразу:
- "Считайте, что мы не джентльмены". Всю эту историю он любил рассказывать в лицах по возвращении в Москву.

Анатолий Карпов:
- "Он был замечательным администратором, и если бы мне снова пришлось играть матч на мировое первенство, я, не задумываясь, пригласил бы его на роль руководителя делегации, ведь он представлял меня с 1978 по 1985 год в четырех матчах, и представлял достойно".

Виктор Корчной:
- Хотя он был только полковником, чин, может быть, и не такой высокий, но в свое время он занимал пост заместителя главного прокурора армии. Что это значит - объяснять не надо: на его счету тысячи загубленных жизней. Хотя лично своими руками, он разумеется, никого не убил".

***
Спустя годы в «Spiegel» появилось сенсационное сообщение: оказывается, именно в день проигрыша 31-й партии Карпов заключил контракт с фирмой «Novag» в Гонконге на рекламу шахматного компьютера. Можно только позавидовать выдержке и хладнокровию советского чемпиона, который в самый трагический момент матча «не потерял голову». Посредником в сделке выступил деловой партнер Карпова, западногерманский тележурналист Гельмут Юнгвирт. Вот что рассказал бывший президент Немецкого шахматного союза Альфред Кинцель в беседе с корреспондентом газеты «Московские новости» в сентябре 1988 года: «Юнгвирт познакомился с Карповым, когда вел телепередачу «Шах чемпиону», в которой телезрители ФРГ играли с Анатолием Карповым. Будучи репортером на матче в Багио, Юнгвирт часто летал в Гонконг, где встретился с Петером Ауге, владельцем фирмы по продаже компьютеров. У них возник план: использовать имя чемпиона мира для рекламы. Юнгвирт сообщил хозяину «Новаг», что А.Карпов принял предложение при условии: с каждого проданного компьютера ему будет отчисляться определенная сумма».

Момент, выбранный для заключения контракта, вызывает удивление. Позднее Юнгвирт заявил, что Карпов, опасаясь гонений у себя на родине в случае поражения от эмигранта Корчного, собирался бежать в США и в кассе манильского аэропорта его ждал билет авиакомпании «Pan Am» до Лос-Анджелеса. 30 ноября 1988 года суд в Гамбурге признал «откровения» Юнгвирта вымыслом. Еще раньше об этом заявил тот же Кинцель - кстати, одно из доверенных лиц Карпова: «Мое мнение: Юнгвирт все наврал. Да и на суде он продолжал сочинять небылицы».

...Теперь все зависело от того, кто одержит следующую победу. Тогда-то и появились слухи о том, что советская делегация, озабоченная состоянием здоровья Карпова, предложила прекратить матч при счете 5 : 5, при этом Карпов, конечно, сохранял титул чемпиона. Опровержение этих слухов показалось тогда убедительным, но с годами возникли сомнения. Тогдашний президент ФИДЕ Макс Эйве сказал Реймонду Кину, одному из секундантов Корчного, что матч при равном счете следует прекратить. Он выдавал это за свою собственную идею, хотя вполне возможно, что она была ему подсказана, как спустя семь лет другому президенту ФИДЕ - Кампоманесу, когда он прекратил первый матч Карпова с Каспаровым в сходной ситуации и под тем же предлогом...

Что же произошло дальше в Багио? «...На помощь пришел Виталий Иванович Севастьянов, пишет Карпов, человек живой, энергичный, заводила во всех компаниях, человек, рядом с которым унывать было бы просто стыдно... Виталий Иванович по собственной инициативе то садился играть со мною в нарды, то обучал новой форме раскладывания пасьянса, то заставлял выходить из машины и ночью идти пешком... И вот в решающий момент единоборства именно он настоял на необходимости (многие колебались) взятия перерыва от шахмат, но не для того, чтобы проводить этот тайм-аут в привычных и набивших оскомину условиях и опять же за анализами на шахматной доске, а ради смены впечатлений, для поездки в Манилу, где завершался чемпионат мира по баскетболу. Это было смелое и рискованное решение - пятичасовой (это только в одну сторону) переезд на автомобиле по горной дороге вряд ли кто-нибудь ранее рекомендовал накануне самой ответственной партии. Но конкретная ситуация требовала и конкретного подхода. Творческая смелость решений, как я тогда убедился, исключительно важна в экстремальных обстоятельствах.

...А в Багио тем временем полыхали совсем иные страсти, продолжает Карпов. Уже через час примерно после нашего отъезда главный организатор матча и вице-президент ФИДЕ Флоренсио Кампоманес собрал неожиданную пресс-конференцию по вопросу о продолжающемся вмешательстве членов секты «Ананда Марта». Ф.Кампоманес потребовал от Корчного соблюдения норм приличия и уважения к тем, кто создал ему на Филиппинах превосходные условия: "Мы не желаем, чтобы матч за мировое первенство любители связывали в своем сознании о теми, кто запятнан преступлением"».

И вот, наконец, финал. О нем рассказал в уже упоминавшейся книге «Девятая вертикаль» пресс-атташе делегации Карпова в Багио Александр Рошаль: «На сцене вечером 17 октября, когда игралась 32-я партия, ставшая решающей, мы увидели за столиком чемпиона, которого привыкли видеть и хотим видеть. Дававший интервью в свойственной ему саморекламной манере, претендент абсолютно ничего не понял в создавшейся ситуации, в изменениях, какие произошли. Он полагал, что досадные упущения последних партий сломили Карпова («Я буду его бить справа и слева!» - кричал он суетившимся вокруг него корреспондентам).

Корчной решил навязать Карпову борьбу сложную, напряженную, рискованную. Выбрал защиту Уфимцева, но постепенно Карпову удалось привести ее к построению, подобному испанской партии - а в ней Корчной разбирался хуже, поскольку обычно играл в этом дебюте только его открытый вариант. У Карпова появился большой выбор перспективных продолжений, и шаг за шагом ему удалось создать сильные угрозы черному королю, сочетая их с давлением по центру и хорошей позицией на ферзевом фланге. Не часто шахматисту случается установить контроль над всей доской - партия удалась на славу. Хотя сцена довольно далеко от зрительного зала, многие после говорили, что ясно видели, как покраснел Корчной и как побледнел Карпов. В тот миг Карпов мысленно говорил себе: не торопись, не комбинируй, позиция выигрышная, главное сейчас - не упустить победу...

На следующий день, когда арбитр матча чехословацкий гроссмейстер М.Филип сообщил, что противник сдает 32-ю партию без доигрывания, устало улыбнувшийся чемпион мира «разрешил» сообщить домой о своей победе. А председатель Шахматной федерации СССР летчик-космонавт СССР В.Севастьянов сказал: «Вот и настал, Толя, твой звездный час»... Москва, Кремль Товарищу БРЕЖНЕВУ Леониду Ильичу Глубокоуважаемый Леонид Ильич! Счастлив доложить, что матч на звание чемпиона мира по шахматам закончился нашей победой. Примите, дорогой Леонид Ильич, сердечную благодарность за отеческую заботу и внимание, проявленные ко мне и нашей делегации в период подготовки и проведения матча. Заверяю Центральный Комитет КПСС, Президиум Верховного Совета СССР, Советское правительство и лично Вас, Леонид Ильич, что в будущем приложу все усилия для приумножения славы советской шахматной школы. Чемпион мира Анатолий КАРПОВ 18 октября 1978 года, Багио, Филиппины. Багио, Филиппины Товарищу КАРПОВУ Анатолию Евгеньевичу Дорогой Анатолий Евгеньевич! Был очень рад получить Вашу телеграмму. Горячо и сердечно поздравляю Вас с победой в ответственном и нелегком матче. Вся наша страна гордится тем, что в тяжелой упорной борьбе Вы проявили высокое мастерство, несгибаемую волю и мужество, словом, наш советский характер. Уверен, что Вы в дальнейшем умножите свои творческие усилия и внесете крупный вклад в сокровищницу шахматного искусства. Желаю Вам крепкого здоровья, счастья, ярких побед во славу нашей великой Родины. Л.БРЕЖНЕВ

Когда Карпов вернулся из Багио, Брежнев торжественно принял его, и об этом Анатолий Евгеньевич вспоминает как об одном из «самых значительных» событий в своей жизни. Карпову был вручен в Кремле орден Трудового Красного Знамени, после чего Брежнев напутствовал его: «Взял корону, так держи!» Вряд ли Леонид Ильич мог предположить, что его слова воспримут буквально, но высокопоставленные чиновники отнеслись к ним со всей серьезностью.

Высокую оценку его победе в соревновании, утвердившем права на титул чемпиона мира, дали американец Р.Бирн, датчанин Б.Ларсен, западногерманский гроссмейстер Р.Хюбнер, югослав С.Глигорич, венгр Г.Барца, М.Найдорф из Аргентины и другие ведущие зарубежные шахматисты и специалисты. Было очевидно, что не за горами присуждение Карпову шестого шахматного «Оскара» - годового приза лучшему гроссмейстеру, приза, которым до тех пор он владел пять раз подряд (!). И тут незачем было обращаться к какой-то ложной скромности: в самом деле, кто может опередить в годовом списке шахматиста, разделившего 1-2-е места на гроссмейстерском супертурнире в Бугойно (Югославия) и выигравшего матч за звание чемпиона мира - других результатов Карпов не имел(!!) Но некоторые журналисты не разделяли мнение гроссмейстеров. Оказывается, всякое возможно. Ассоциация журналистов, пишущих на шахматные темы, присудила «Оскара» Корчному - тому кто проиграл Карпову (!!!). В определении лучшей «десятки года» приняли участие 64 журналиста (9 представляли испанскую прессу, 8 - прессу США, 7 - датчан, 5 - из ФРГ, 4 - из Англии и т. д.). Неужто существуют разные шахматы, и стоит шахматистам из социалистических стран не высказать своего мнения, как сильнейший, доказав свое право в состязаниях, перестает быть таковым на бумаге? Уже сама постановка этого вопроса свидетельствует о неверности итогов голосования «Оскара-78», о явной необъективности принявших участие в опросе журналистов.

Победа Карпова была важной во всех отношениях. Она окончательно стирала воспоминания о Рейкьявике и восстанавливала престиж советских шахмат. Блеск победы Карпова увеличивался еще одним важным обстоятельством: поражение потерпел «невозвращенец», что обесценивало его критику в адрес наших властей. Так случилось, что оба они - и Фишер, и Корчной, сами того не желая, оказали Карпову огромную услугу. Один без борьбы отдал ему чемпионскую корону, другой способствовал превращению его в политическую фигуру.

Власти конечно же были признательны руководителям Шахматной федерации за поддержание национальной чести, а те, в свою очередь, должны были испытывать благодарность к своему герою - Карпову. Многие заслужили благодарность, но прежде всего сам чемпион. И его поощрили как никого: предоставили множество привилегий, включая, вероятно, и свободу действий за рубежом.

Взять тот же негласный договор Карпова с фирмой «Novag». Лишь много позднее, когда выяснилось, что Юнгвирт утаил от чемпиона около полумиллиона долларов, подробности этого контракта стали достоянием общественности. Помогли ли власти Карпову в этой сделке? Или просто закрыли на нее глаза, как, возможно, закрыли глаза и на его валютные счета в западных банках? Или же он проделал все за их спиной? Ответа на эти вопросы до сих пор нет. Несомненно одно: в дальнейшем Карпову была оказана помощь в его попытке заполучить свои «законные» деньги. И помогали ему в этом (в 1983-1984 годах) не советские официальные лица, а Кампоманес и Кинцель. Кампоманес выступал в роли доверенного лица Карпова и раньше, а «тройственный союз» был оформлен документально в апреле 1984 года в Лондоне. Частное расследование прошло успешно: 30 августа Юнгвирт в разговоре с Кинцелем (кстати, бывшим шефом полиции) наконец признал, что получал деньги для Карпова...

И. О. Главного арбитра д-р Мирослав Филип, Заместитель арбитра Божидар Кажш, Президент ФИДЕ г-н Ф. ОЛАФССОН Члены Бюро ФИДЕ Уважаемые господа! В связи с письмом от 21 ноября 1978 г. г-на А.Бродбека, именующего себя делегатом Швейцарской шахматной федерации на конгрессе ФИДЕ 1978 года (в протоколах конгресса г-н Бродбек таковым не значится), Шахматная федерация СССР считает необходимым сообщить следующее. 1. 17 октября 1978 г., во время 32-й партии матча на первенство мира в г. Багио, никаких жалоб или заявлений по поводу ненормальной обстановки или нарушений регламента матча от г-на Корчного, или его представителей, или иных лиц не поступило и поводов к этому не имелось. Партия была отложена на 41-м ходу в проигранном для претендента положении. На следующее утро, 18 октября 1978 г., в 11 часов 22 минуты главный секундант претендента гроссмейстер Р.Кин уведомил по телефону г-на М.Филипа, исполнявшего обязанности главного арбитра в связи с отъездом г-на Л.Шмида, о том, что г-н Корчной сдает партию и матч. Г-н Филип и помощник арбитра г-н Б.Кажич, в присутствии нейтральных членов жюри г-на А.Малчева и г-на Э.Эдмондсона, вскрыли конверт с записанным претендентом ходом, дали расписаться на бланках чемпиону мира А.Карпову и отметили результат партии 1:0 в его пользу. О сдаче партии, а следовательно, и матча г-н Р.Кин лично уведомил главного организатора матча, вице-президента ФИДЕ Ф.Кампоманеса и руководителя советской шахматной делегации, члена жюри - представителя чемпиона мира В.Батуринского. Через несколько часов г-н Корчной направил письмо г-ну Филипу, в котором сообщил, что он не будет продолжать 32-ю партию из-за ненормальных условий игры (каких именно не указано), считает матч незаконченным и оставляет за собой право обратиться в ФИДЕ. 19 октября г-н Корчной обратился с новым письмом, адресованным г-ну Филипу, в копии Президенту ФИДЕ М.Эйве и организатору матча Ф.Кампоманесу, с протестом против ненормальных условий и расстройства его решением жюри от 17 октября относительно его друзей - членов секты «Ананда Марга» и сообщил, что Шахматная федерация Швейцарии переносит этот вопрос на рассмотрение конгресса ФИДЕ. Согласно пункта 11.34 регламента матча, если просьба является протестом против решения, принятого на сцене во время игры, то она должна быть представлена до 9 часов утра следующего дня. Это правило г-ном Корчным выполнено не было. Кроме того, письма г-на Корчного от 18 и 19 октября 1978 г. не были адресованы жюри матча и по этим основаниям также не могли являться предметом его разбирательства. Следовательно, никаких юридических и фактических оснований для «расследования» хода 32-й партии и пересмотра ее результата, о чем ставит вопрос г-н Бродбек, не имеется. 2. В пункте 5-м письма г-на Бродбека указывается, что 32-я партия проводилась с нарушением соглашения между сторонами, подписанного 31 августа 1978 г., состоявшего в том, что профессор, доктор медицинских наук В.Зухарь располагался в 4-м ряду среди зрителей. Регламентом матча не предусмотрен порядок размещения зрителей в игровом зале и лишь определены правила их поведения (пункт 7.4), которых профессор В.Зухарь не нарушал. Согласно договоренности, достигнутой между сторонами перед началом матча, были определены фиксированные места в зале только для официальных членов делегации, к числу которых регламент относит участников, двух секундантов, личного врача участника и его представителя жюри. Профессор В.Зухарь не входил в число официальных членов советской делегации и мог занимать места в зале по своему усмотрению. В течение матча г-н Корчной жаловался на то, что присутствие в зале В.Зухаря его расстраивает, так как он якобы подвергается гипнотическому или телепатическому влиянию со стороны В.Зухаря. На пресс-конференции в Маниле 30 августа 1978 г. претендент заявил, что профессор В.Зухарь одновременно гипнотизирует и A.Карпова, помогая ему играть. Все эти заявления являлись бездоказательными как с научной, так и с фактической точки зрения. Вопрос о присутствии и месте расположения в зале профессора В.Зухаря неоднократно рассматривался жюри матча. Решением жюри от 6 августа 1978 г. было признано, что субъективные впечатления участника не могут рассматриваться как расстройство или помеха для игры, предусмотренные пунктом 4.56 регламента. В письме главного секунданта претендента Р. Кина от 30 августа 1978 г. признавалось, что в регламенте матча нет пункта, позволяющего удовлетворить требования г-на Корчного относительно B. Зухаря, и нет доказательств того, что он занимается гипнозом. Г-н Кин просил разрешить эту проблему в духе взаимного доброжелательства сторон и отозвал формальный протест. С учетом этой просьбы, проявив добрую волю, чемпион мира согласился с тем, что, начиная с 18-й партии, профессор В.Зухарь будет занимать место на галерее, вместе с официальными членами советской делегации. Это было зафиксировано в коммюнике представителей участников от 31 августа 1978 г., где выражалась надежда, что соглашение будет способствовать нормальному дальнейшему ходу матча, в интересах шахмат и в духе принципов ФИДЕ. Однако дальнейшие события показали, что г-н Корчной и его представители продолжают действовать вопреки принципам ФИДЕ, что, в частности, выразилось в вовлечении в орбиту матча членов секты «Ананда Марга», осужденных за тяжкое преступление. В протесте, вынесенном 16 октября 1978 г. в жюри матча по поручению чемпиона мира его главным секундантом гроссмейстером Ю.Балашовым, говорилось: «Советская сторона считает, что связи делегации претендента с преступными элементами противоречат тексту советского коммюнике, подписанного 31 августа 1978 г.». Таким образом, нахождение профессора В.Зухаря 17 октября 1978 г. во время 32-й партии в четвертом ряду зрительного зала не может рассматриваться как какое-либо нарушение, так как, во-первых, этот вопрос не предусмотрен регламентом и правилами игры ФИДЕ, во-вторых, решением жюри матча от 6 августа 1978 г. перемещения В.Зухаря в зале признаны неправильными и, в-третьих, как это явствует из протеста от 16 октября 1978 г., джентльменское соглашение от 31 августа 1978 г. было аннулировано по вине стороны претендента. 3. Шахматная федерация СССР считает необходимым обратить внимание членов Бюро ФИДЕ на неспортивное поведение участника матча на первенство мира гроссмейстера В. Корчного, нарушения им Устава, принципов ФИДЕ и регламента матча. а) Претендент не выполнил пункта 2.2 регламента, обязывающего участника в течение двух недель после того, как будет объявлен организатор, письмом уведомить ФИДЕ о своей готовности и желании играть матч по данным правилам. В письме в ФИДЕ от 2 марта 1978 г. г-н Корчной заявил о несогласии с некоторыми пунктами регламента, на их изменении настаивала его представительница г-жа П.Лееверик на совещания в Багио 10 июня 1978 г. Во время пресс-конференции в Маниле 4 июля 1978 г. претендент заявил о несогласии с пунктом 4.1 регламента. Только после того, как чемпион мира предупредил, что он не приступит к игре, пока претендент не выполнит требования пункта 2.2, г-н Корчной 15 июля 1978 г. дал такое обязательство, однако, как показал ход матча, претендент фактически неоднократно нарушал правила матча. б) Претендент г-н Корчной и его представительница г-жа Лееверик, уполномоченная Шахматной федерацией Швейцарии, неоднократно нарушали статью 1.2 Устава ФИДЕ, гласящую, что ФИДЕ занимается исключительно шахматной деятельностью. Они выступали с политическими заявлениями (4 июля, 8, 26 и 30 августа 1978 г.) враждебного и оскорбительного содержания в отношении страны чемпиона мира и его лично. На пресс-конференции 4 июля 1978 г. г-н Корчной допустил личные грубые оскорбления по адресу своего соперника и других представителей Шахматной федерации СССР. Он угрожал создать нетерпимую обстановку и вызвать политические осложнения во время матча. В телеграмме от 28 августа 1978 г. президент Шахматной федерации Швейцарии г-н Д.Канел, отвечая на запрос председателя жюри матча г-на Лим Кок Анна, сообщил, что г-жа Лееверик не уполномачивалась выступать с политическими заявлениями, Шахматная федерация Швейцарии сожалеет о них, но никакой ответственности на себя не принимает. в) В начале октября 1979 г. в Багио по приглашению г-на Корчного и г-жи Лееверик прибыли члены экстремистской секты «Ананда Марга» - американские граждане Виктория Шеппард и Стивен Двайер, осужденные 25 мая 1978 г. филиппинским судом к 17 годам тюрьмы за покушение на убийство индийского дипломата в Маниле и выпущенные на свободу под денежный залог до рассмотрения их апелляции. Согласно письму г-на Кина от 9 сентября 1978 г., Шеппард и Двайер были объявлены членами делегации претендента, присутствовали в игровом зале на нескольких партиях, размещаясь первоначально в отеле «Пайнс», отведенном организаторами для официальных лиц матча, а затем в резиденции претендента, пользовались транспортом с эмблемами матча. Вовлечение в сферу матча на мировое первенство преступных элементов было проявлением явного неуважения к стране-организатору, носило провокационный характер, имея целью оказать психологическое давление на соперника, арбитров, членов жюри и создать невыносимую обстановку, чем и угрожал г-н Корчной до начала матча. 17 октября 1978 г. жюри матча единогласно приняло решение, в котором выразило глубокое сожаление по поводу длительной связи претендента с двумя лицами, осужденными филиппинским судом за попытку убийства, расценив эти действия претендента как препятствующие гармоничной и нормальной организации матча и противоречащие Уставу ФИДЕ и регламенту соревнования. г) Нарушая нормальный ход соревнования, претендент и его представители выступали с протестами или заявлениями относительно якобы допущенных нарушений регламента или по другим надуманным поводам, как, например, о передаче в ходе матча чемпиону мира стакана кефира в качестве средства «сигнализации»; о якобы возросшем до опасных пределов уровне радиоактивности в игровом зале и т. п. Все эти протесты были либо отклонены жюри как необоснованные, либо отозваны страной претендента. д) Претендент в течение 10 минут не начинал игру в 17-й партии, угрожая при этом физически расправиться с советским врачом, находившимся в зале. Претендент не явился на доигрывание 27-й партии, заставив соперника в течение 50 минут ожидать его за доской и лишь за 10 минут до очередного контроля времени прислал записку о сдаче партии. Претендент не явился на официальную церемонию закрытия матча, еще раз продемонстрировав неуважение к организаторам, сопернику и зрителям. Генеральная Ассамблея конгресса ФИДЕ 1978 года на своем заседании 10 ноября 1978 г. (пункт Зб-А) объявила матч на звание чемпиона мира законченным, со счетом 6:5 в пользу Карпова. В соответствии с изложенным, Шахматная федерация СССР просит Бюро ФИДЕ: - отклонить повторный протест Шахматной федерации Швейцарии от 21 ноября 1978 г. как необоснованный; - осудить поведение гроссмейстера Корчного во время матча 1978 года на звание чемпиона мира как неспортивное, недостойное, противоречащее Уставу, принципам ФИДЕ и регламенту матча; - обратить внимание Шахматной федерации Швейцарии на неправильное поведение г-жи Лееверик, уполномоченной ею представлять интересы претендента и на отказ федерации нести ответственность за ее поведение. Что касается обращения г-на Корчного в Амстердамский окружной суд с иском против ФИДЕ и чемпиона мира А.Карпова, то Шахматная федерация СССР считает, что вопросы проведения матча на звание чемпиона мира и других официальных соревнований ФИДЕ относятся исключительно к компетенции ФИДЕ, ее законодательных и исполнительных органов. Национальный суд Нидерландов или любой другой страны не правомочен вмешиваться в деятельность международной спортивной организации, объединяющей федерации 106 стран мира. Председатель Шахматной федерации СССР В. Севастьянов

Поиск партий по базам

ЗАЖГИ ОГОНЬ ДРЕВНИХ ШАХМАТ СНОВА!

КАРПОВ

КОРЧНОЙ

ПАРТИИ МАТЧА 1981г.
www.chessebook.com

Скачать шахматные книги

УЗНАЙ ПРАВИЛА ШАХМАТ БУДУЩЕГО СЕЙЧАС!

К концу 1981 года, когда Карпову вновь предстояло встретиться в матче с Корчным - на этот раз в Мерано, советский чемпион оказался в центре беспримерной патриотической кампании. Он получил лучших тренеров и всевозможную помощь, какую только мог оказать ему государственный аппарат. Как и три года назад, Корчной в претендентских матчах победил Петросяна(!) и Полугаевского(!!), а затем, в финальном поединке - Хюбнера(!!!). Таким образом все усилия избежать нового матча с Корчным провалились!

Об атмосфере подозрительности, окружавшей матч в Мерано, можно судить уже по тому факту, что советская делегация (включая и Карпова) побывала там за несколько недель до начала матча, чтобы проверить питьевую воду, климатические условия, уровень шума и радиации - во всяком случае, так заявил председатель оргкомитета в интервью швейцарскому журналу «Chess-press».

К тому времени политическая сторона матча стала важнее, чем сами шахматы. Красноречивое свидетельство тому - строки из статьи Севастьянова «Карпов, каким мы его любим», опубликованной в декабре 1981 года в «Литературной газете»: «В Мерано Карпов защищал не только свое звание... Он защищал честь и достоинство нашей страны и нашего строя. Контраст между представителем Страны Советов и его озлобившимся, растерявшимся оппонентом поразил даже журналистов из буржуазных изданий, вряд ли посланных своими хозяевами в Мерано с целью быть объективными и правдивыми. Это было различие не только между двумя людьми. Точнее - не столько между двумя людьми. Это была разница между миром лжи и наживы и миром светлого завтрашнего дня».

Воспользовавшись предматчевой ситуацией, Корчной начал кампанию за выезд из страны своей семьи, которая все еще оставалась в Ленинграде. Особенно он был озабочен судьбой сына. Сын Корчного ушел сначала из института, потеряв, таким образом, право на отсрочку от несения службы, а потом отказался от выполнения закона о всеобщей воинской обязанности, скрывался от призыва в армию и был в конце концов в соответствии с законом осужден советским судом(!?). То, что это произошло перед самым матчем в Мерано было конечно же не случайно.

В преддверии поединка президент ФИДЕ Олафссон специально прибыл в Москву, чтобы обсудить весьма щекотливый вопрос о людях, по существу, ставших заложниками. Олафссон полагал, что это несправедливо: соперники должны быть в равных условиях, и властям следует позволить семье уехать. В Москве он даже посетил ОВИР, который давал разрешение на выезд за границу. Позиция советских властей была совсем иной.

«Корчной - отщепенец, диссидент. Нечего ему идти навстречу и создавать равные условия. Наоборот, следует предпринимать все возможное, чтобы действовать ему на нервы».

Конечно, Олафссону заявили нечто иное. Мол, Корчной сам ни разу не обращался в установленном законами порядке с просьбой о воссоединении с семьей. Неудовлетворенный переговорами в Москве Олафссон, возвратившись в штаб-квартиру ФИДЕ, сделал заявление, что начало матча отодвигается на месяц, чтобы решить вопрос о семье Корчного.

Этого, конечно, потерпеть не могли. Немедленно последовали протесты Карпова и Шахматной федерации СССР.

Надо заметить, что идя на столь ответственный шаг, президент ФИДЕ совершил ошибку: не согласовал заранее с организаторами срок переноса матча. И когда этот вопрос обсуждался на конгрессе ФИДЕ в Атланте, организаторы поддержали протест.

В итоге было принято «соломоново» решение: начать матч в Мерано не 19 сентября, как первоначально планировалось, и не 19 октября, как решил Олафссон, а 1 октября. Правда, чтобы компенсировать организаторам убытки, связанные с изменением срока начала поединка, ФИДЕ пришлось отказаться от пяти процентов призового фонда, которые ей полагались согласно регламенту. Эти деньги Олафссон возместил ФИДЕ из своего кармана!!!

Таким образом сын Корчного стал заложником на время игры (сразу же по окончания матча сын был выпущен на волю, а затем получил разрешение на выезд из страны)!!!

Соперники находились в совершенно разных условиях. Если Корчной был подготовлен плохо (не могло не сказаться и неучастие в крупнейших турнирах, куда ему закрывал доступ бойкот со стороны советских шахматистов), то Карпову помогали все наши лучшие гроссмейстеры. Они обязаны были снабдить его информацией о своих дебютных разработках и вариантах, раскрыть свои профессиональные секреты. Им дали ясно понять, что это их патриотический долг, ибо «изменника» надо разбить во что бы то ни стало.

Многие гроссмейстеры исправно выполнили то, что от них требовалось. Но Каспаров отказался, заявив, что необходимости в этом нет - поражение Корчного и так предрешено. Не исключено, что Карпов просто хотел воспользоваться случаем, чтобы выудить все теоретические новинки из советских гроссмейстеров.

Исключительные финансовые возможности советского чемпиона хочется проиллюстрировать еще одним примером. Популярная программа "Chess Assistant" была разработана группой программистов специально для подготовки Карпова к матчу в Мерано. Можно вообразить, в какую сумму обошлась бы Корчныму попытка создать подобную программу для индивидуальной подготовки!

Карпову были созданы и "хорошие" бытовые условия; во время матча в одном западногерманском еженедельнике появился репортаж, в котором сообщалось, что личный повар Карпова ежедневно приезжает в отель, изгоняет из кухни весь персонал, сам готовит пищу и на серебряном блюде подает ее чемпиону мира.

К сожалению, Карпов в пору своего шахматного могущества пользовался огромным влиянием. Гроссмейстерам, помогавшим ему, перепадали "капли золотого дождя": их ждали поездки на престижные и выгодные турниры, удобные синекуры. Попавшие в опалу горько расплачивались за непокорность: теряли место под солнцем, становились "невыездными".

Матч в Мерано начался ошеломляюще для Корчного. После четырех партий счет 3:0 в пользу Анатолия Карпова. Ещё ни один матч на первенство мира так не начинался.

В лагере претендента воцарилась обстановка уныния. После второго поражения, Корчной подогрел слухи о своей возможной сдаче в матче с Карповым. Он собрал чемоданы и покинул вместе с Петрой Лееверик южнотирольский курорт Мерано, уехав в неизвестном направлении. Перед своим отъездом он не ответил на вопрос относительно намерения взять тайм-аут. В действительности же Корчной отправился в горы, где провел ночь в запасной квартире.

«Что осталось от „старого льва“ Корчного? Стершиеся когти, дьявольский колорит? Претендент на пути к своему закату. Грозный Виктор уже не тот. Если бы был Зухарь, Виктор Корчной мог бы снова заявить: „Я не могу играть, когда он в зале, пересадите его“, к удовольствию прессы всего мира и своего душевного успокоения. Но увы, „магический сын Распутина“ в Мерано отсутствует. На что сетовать?»

Надежду в организаторов матча, боявшихся помимо всего прочего финансовых убытков в связи с быстрым окончанием состязания, вдохнула шестая партия.

Итак, в Мерано счет 3:1. «Теперь я буду только выигрывать!» - заявляет Корчной. Заметно повеселели секунданты Корчного - английский гроссмейстер Майкл Стин и молодой гроссмейстер из США Ясер Сейраван.

Они не скрывают восторга и горячо жмут друг другу руки, когда видят, как в седьмой партии останавливает часы и расписывается на бланке Анатолий Карпов. Потом на лицах секундантов Корчного отпечатывается недоумение. Они ничего не понимают, они убеждены, что судья, объявивший о ничьей, ошибся. Зато удовлетворенно улыбаются секунданты Анатолия Карпова.

Произошел редкий в матчевой практике эпизод.

Ферзь, две ладьи и конь Корчного, играющего белыми, навалились на позицию черного короля. Пожертвовав пешку, белые напали ладьей на черного ферзя. Издали может показаться, что отступить он не имеет права. Однако Корчной лучше, чем его секунданты, видит возможность, имеющуюся в распоряжении черных. Он подходит к главному арбитру Паулю Клейну из Эквадора и что-то говорит ему.

Анатолий Карпов рассказывает о том, что произошло дальше:

- Ко мне подошел главный арбитр и передал предложение Корчного о ничьей. Ничья достигалась форсированно ответным нападением ладьи на ферзя. Я принял предложение, остановил часы и не понял, почему в зале раздались аплодисменты. Потом мне сказали, что чуть не весь зал подумал о том, что я сдал партию. После того эпизода судьи решили извещать зрителей о результате партий с помощью табличек.

В восьмой партии Карпов применит дебют, который, как утверждают знатоки, еще ни разу не встречался в матчах на звание чемпиона мира. Новинка имела подтекст: раз Карпов взял на вооружение, значит, изучил основательно, скорее всего, еще вернется к ней, это значило, что противнику надо было потратить много-много часов, чтобы в спокойной домашней обстановке начать искать новые пути защиты в дебюте, изобретенном итальянскими мастерами четыре столетия назад.

В первой итальянской приходилось искать за доской. То была непростая игра, она длилась восемьдесят ходов, более девяти часов, Корчной дважды попадал в цейтнот, «играл на флажке», но успевал каким-то непостижимым образом сделать контрольный ход и нажать на кнопку часов за несколько секунд до того, как этот флажок должен был упасть. Возможно, это были единственные ходы, уводившие от поражений. Восьмая партия лучше других показала, как силён Корчной в защите.

Позиция была своеобразная: два черных коня только и мечтали о том, как бы отдать себя за одну только пешечку белых, преградить ей путь к восьмой горизонтали, кони же белых преследовали прямо противоположные цели: пешка дороже собственной жизни, пасть самим, но дать ей свободу - вот, в общих чертах, к чему сводились намерения сторон.

Два коня - сила необыкновенная. Но в том-то и величие и парадокс шахмат, что только два коня ничего не могут поделать с одиноким королем. Два же слона, силу которых сравнивают с силой коней, матуют запросто; как это делается, знает любой шахматный приготовишка. Как матуют одни кони, не знает никто.

Три года прошло, а как удивительно повторилась ситуация. Группа советских шахматных организаторов и журналистов приехала, как и тогда, на счет 3:1. Как и тогда, была суббота. Как и тогда, Карпов играл черными. Как и тогда, выиграл. Причем дал партию, которая запомнится ничуть не меньше, чем ставшая знаменитой семнадцатая партия на Филиппинах.

Девятая партия началась с того, что сперва Корчному надо было защитить пешку в центре. С этой задачей он справился, но тотчас возникли проблемы на ферзевом фланге, где пришлось защищать ладью, вдруг потерявшую всю свою дальнобойную силу и взывавшую о помощи. Для этой цели пришлось отправить в дальнюю экспедицию ферзя. Ладья оказалась прикрытой, но король, что стало с голым королем!

В пресс-центре легкое возбуждение. Грустно смотрит на телеэкран с позицией после тридцать первого хода Сейраван, молодой, симпатичный и как говорят, не по годам сильный шахматист, надежда Америки. А Корчной?.. Напоминает монахиню, отбивающую поклоны, - так часто наклоняется к часам для того, чтобы выяснить, сколько осталось у него минут на три последних хода.

Вместе с минутами таяли последние надежды...

Начиналась заключительная стадия партии, которую можно было бы назвать «Вторжение». Сороковым ходом Корчной объявляет ладьей шах. Карпов отходит королем, партию можно откладывать.

Поставив противника в безвыходное положение, Карпов не отказал себе в удовольствии бросить на того взгляд. Судя по всему, удовольствие быстро прошло. Даже начинающему шахматисту было ясно, белым надо сдаваться, а Корчной, претендующий на звание первого шахматиста мира, продолжал сидеть и думать. Так сидел он минуту, вторую, третью, потом порывисто расписался на бланке и на ватных ногах удалился со сцены. Раздались аплодисменты. Карпов дал одну из лучших партий матча. Счет, как и в Багио, стал 4:1. Только не после семнадцатой, а после девятой партии.

- Что бормотал во время партии Корчной? - спросили Карпова на дружеской встрече.

- Ругался, - невозмутимо ответил он.

- Выработали ли вы какое-нибудь противоядие против этих выходок?

- Я смотрю на него и улыбаюсь. Он не выносит, когда я улыбаюсь. В таких случаях он окидывает меня испепеляющим взглядом и встает из-за столика. Но я улыбаюсь только тогда, когда он ругается.

Позже, после окончания матча, Карпов скажет:

- Я готовился к борьбе с упорным, опасным, трудным противником, имеющим огромный практический опыт. Он решительно пользуется малейшей ошибкой, малейшим расслаблением со стороны соперника. К этому надо добавить, что в каждом своем противнике Корчной видит личного врага. Это чувствовал и знаю не только я, но и другие его соперники. Играть с Корчным поэтому не только неприятно, но и трудно. В своей подготовке я все это, конечно, учитывал и легкой жизни не ждал.

На следующий день после поражения Корчной объявил о созыве очередной пресс-конференции. Оправдание Корчным предыдущих поражений давно навязло в зубах. Одно из этих «оправданий» обошло западную прессу еще во время матча в Багио. «Мне трудно на равных играть с Карповым потому, что за ним вся Красная Армия».

Печальна атмосфера, наблюдаемая в стане Корчного. Вытянутые лица его секундантов и помощников объясняются не только четвертым по счету поражением претендента, но и его игрой.

Корчной явно не имеет сил оказать достойное сопротивление, не говоря уже о возможности совершить подвиг. Он играет без плана, но питает ничем не оправданные иллюзии, и все его угрозы накануне матча приобретают сегодня совсем другое значение. Стало ясно, что „Страшный Виктор“... безопасен для чемпиона Анатолия Карпова с его виртуозной, непогрешимой техникой.

Десятая партия напоминала бесконфликтную пьесу с заранее известным концом, итальянская партия была лишена экспрессии, свойственной итальянскому характеру. В тот вечер подумалось: такую партию вполне можно было бы смотреть дома. Между тем она имела свой подтекст.

В лагере Карпова шла напряженная работа, связанная с поиском инициативы в испанской партии, в открытом ее варианте. Два хода, найденные, всесторонне проверенные и изученные в эти дни, должны были сыграть решающую роль на заключительной стадии матча.

Готовил новое оружие и Корчной.

Только оно было из разряда тех, о которых упоминают отчеты не о шахматных состязаниях, а о криминальных разбирательствах. Десятую, мирную с вида партию Корчной превратил в фарс.

После десятой партии чехословацкая газета «Руде право» писала:
«Мы не знаем, что еще можем ожидать от Корчного, не можем себе представить, на что способен этот человек. Пока апогеем были его действия в девятой и десятой партиях. Чемпиону мира во время этих двух партий пришлось пять раз поднимать руку в знак того, что он просит главного судью подойти к игровому столику. В ходе игры Корчной по-русски ругал Карпова».

Дальше-больше. Проигрывая матч, дающий ему «последний жизненный шанс», со счетом 1:4 и понимая, что спокойное течение поединка приведет лишь к закономерному финалу, Корчной во время двенадцатой партии бросил в лицо Карпову гнусное, оскорбительное слово. Элементарной реакцией на такое слово во все времена была пощечина, независимо от того, где, при какой аудитории и при каких обстоятельствах нанесено оскорбление. Как наказание наглецу, как мгновенная разрядка, помогающая приглушить боль обиды и очистить от нее душу.

Не шел ли Корчной на пощечину сознательно? Как-никак его ругань услышали в первом, ну еще во втором ряду конгресс-зала. Пощечину увидел бы весь мир. Скорее всего, матч был бы сорван, а Международная шахматная федерация, терзаемая противоречиями, разбилась бы на два непримиримых лагеря (не секрет, что идею раскола уже давно вынашивал претендент), еще неизвестно, кому присудили бы корону. Если Париж стоит мессы, то, может быть, и шахматная корона стоит полученной пощечины - не так ли рассуждал «шахматист номер два»?

Карпов сдержался. Только побледнел, а большие телевизоры, установленные в залах, показали, как едва заметно заиграли его скулы. Что же было дальше? К столику подошел судья, положил руку на плечо Корчного и отечески ласковым взглядом подкрепил свою просьбу успокоиться. Карпов недоуменно и колко взглянул на арбитра.

Мог ли после этого эпизода спокойно считать за доской Карпов? Если бы мог, был бы не живым и восприимчивым молодым человеком, а бесчувственным роботом. Думаю, не ошибусь, если напишу, что и двенадцатая, и последовавшая за ней партия были худшими его играми.

Не на это ли рассчитывал, не в это ли тайно верил Корчной?

Советская делегация подала решительный протест. Жюри решило: в случае повторения подобной выходки Корчной будет оштрафован на крупную сумму. Однако позднее «инстанция», имеющая на это право, сняла предупреждение, мотивируя свой «ход» нежеланием «заранее определить размер штрафа в случае повторного нарушения». Понятно, что преследовалась цель - вернуть матч в спокойное русло. Но не значило ли это, что Карпов должен был быть готовым к новой выходке Корчного? Любому шахматисту известно, как выбивают из колеи самые маленькие неприятности, шахматы - игра на предугадывание ходов противника - не имеют ничего общего с такого рода предугадыванием. Терпение труднее, чем что-нибудь на свете, переносит несправедливые испытания и имеет свои пределы, давно уже превзойденные и Карповым и его товарищами по команде.

Все поведение Корчного во время подготовки к состязанию, все его слова, и произнесенные и написанные, были прелюдией к атаке, не имеющей наименования в шахматной терминологии, атаке бесчестной, рассчитанной, против Карпова, его тренеров, его школы, его страны.

Четырнадцатая партия падала на 9 ноября, день рождения Михаила Таля. Все его поздравляли. Готовил подарок и Карпов. Только «вручение» его откладывалось на вечер.

Как и три года назад, с четырнадцатой партией связывались особые надежды. Как и в Багио, в ней была применена дебютная новинка. Нельзя сказать со всей определенностью, что никто никогда не играл так: 13. Кe4. Скорее всего, играли, а потом кто-то один решил извлечь этот ход с запыленных полок шахматных архивов и посмотреть со всех сторон, а что, если...

Корчному предоставлялась возможность самому, уже за доской, находить ходы, которые были многократно просмотрены, проверены, отвергнуты, признаны лучшими в дни подготовки к новой интерпретации открытого варианта.

Корчной и искал. Сколько минут? Счет не на минуты. Тринадцатый ход отнял у него час и еще около двадцати минут. Говоря иными словами, почти половину того, что отпускается партнерам на сорок ходов. На каждый из остальных - до откладывания оставалось лишь по две минуты.

Теперь постараемся ответить на вопрос: насколько продуктивно искал лучшие продолжения Корчной? Этот ответ очевиден: уже через три хода ему было впору останавливать часы.

После неудачного отступления черного ферзя карповский конь решил реабилитировать себя за свои с братом прегрешения в шестой и тринадцатой партиях. Он принес себя в жертву, с тем чтобы проложить другим белым фигурам дорогу в неприятельский стан.

Корчной решил, что лучше остаться без пешки, чем без короля. После этого можно было опускать занавес. Счет стал 5:2. Для окончательной победы требовалось последнее усилие.

Впереди еще будут три ничьи - в пятнадцатой, шестнадцатой и семнадцатой партиях: Карпов не торопится, не форсирует события. Просвещенная публика не без удивления наблюдает за тем, как мертво ставит позиции «на ничью» Корчной, даже играя белыми. Не хочет ли внушить превратного представления о том, что будто бы смирился с поражением, притупить бдительность Карпова, заставить его (как было в Багио) пойти на обострение... и воспользоваться этим?

Всем своим спокойствием, уверенной игрой Карпов убеждает - этого не произойдет. Близится восемнадцатая партия, которой будет суждено стать последней в матче.

Утверждают, что на лице Корчного отпечаталось удовлетворение, когда восемнадцатая партия потекла по знакомому руслу: «Я уже знаю, как надо играть, и он знает, что я это знаю, идет на ничью, она меня устраивает», - скорее всего, так рассуждал аутсайдер. Ходы делал быстро и уверенно и вдруг нажал на тормоза. Задумался на целых пятьдесят минут. Было над чем. На том же тринадцатом ходу Карпов увел партию далеко в сторону от знакомого русла, послав на два поля вперед крайнюю пешку ферзевого фланга. Невинный с виду выпад, но сколько в нем яда. Одна из важных и интересных заготовок: в нем не только тактический, но и психологический эффект.

Едва был сделан сорок первый ход ладьей в последней, восемнадцатой партии матча, полетели из Мерано во все концы земли строки:

«Карпов ошеломил не только результатом, но и мощной, уверенной игрой своего надменного соперника».

«Ни Карпову, ни советской делегации в Мерано не может быть высказано никаких упреков. С их стороны не было никакой магии, никакого секретного оружия, Корчной потерпел полное и безусловное поражение».

«Пожалуй, за все послевоенное время еще не было матча за мировое шахматное первенство, где чемпион столь явно превосходил претендента». Генеральному секретарю ЦК КПСС Председателю Президиума Верховного Совета СССР товарищу Леониду Ильичу Брежневу Многоуважаемый Леонид Ильич! Рад доложить, что Ваш наказ выполнен. Одержана еще одна победа в матче за мировое первенство по шахматам, и я вновь защитил звание чемпиона мира. В сложных условиях борьбы за шахматную корону я и все члены советской делегации ощущали Вашу повседневную поддержку, заботу и внимание горячо любимой Родины, за что приносим ЦК КПСС, Советскому правительству и лично Вам, Леонид Ильич, сердечную благодарность и сыновнюю признательность. Заверяю Вас, Леонид Ильич, что и в дальнейшем я не пожалею усилий для развития шахматного искусства и укрепления позиции советского спорта. Чемпион мира Анатолий Карпов. Чемпиону мира по шахматам А. Е. Карпову. Дорогой Анатолий Евгеньевич! Благодарю Вас за телеграмму. Мне доставляет большое удовольствие вновь, как и три года назад, горячо и сердечно поздравить Вас с замечательным успехом - завоеванием звания чемпиона мира по шахматам. Советские люди с огромным вниманием следили за Вашей игрой и с глубоким удовлетворением восприняли сообщение о Вашей победе. Приятно отметить, что в сложном и ответственном поединке Вы проявили высокое творческое мастерство, подлинный советский характер, выдержку и самообладание, еще выше подняли славные традиции отечественной шахматной школы. Желаю Вам доброго здоровья, счастья и новых побед во славу нашей социалистической Родины. Л. Брежнев.

По возвращении в Москву Карпов был награжден орденом Ленина. Правительственными наградами отметили также членов делегации Карпова и руководство Шахматной федерации СССР.

Убедительная победа Карпова плюс высокая ее оценка руководством страны, видимо, подняли престиж шахмат в Спорткомитете. Отдел шахмат вскоре был преобразован в управление. Таким образом, в структуре Спорткомитета шахматы поднялись на ступеньку выше, из малозаметного отдела, входившего наряду с волейболом, баскетболом и гандболом в Управление ручных спортивных игр, они стали вровень с такими престижными видами спорта, как футбол и хоккей. Начальнику управления отвели большой отдельный кабинет, и у него появилась секретарша...

Виктор Корчной обвиняет!

По-видимому, я не получил должного, советского воспитания в семье. Наверно, мой отец получил за эту небрежность полной мерой - в числе плохо вооруженных ополченцев он погиб на Ладожском озере в ноябре 1941 года. Получили сполна и остальные члены семьи со стороны отца, где я воспитывался - все как один скончались от голода в осажденном Ленинграде.

А я вот остался, выжил. В 1944 году, в возрасте 13 лет, начал заниматься кружках Дворца пионеров - литературном, музыкальном и шахматном. В литературном я оказался непригоден для выступлений из-за дефекта речи, в музыкальном - не смог заниматься из-за отсутствия личного фортепиано для занятий. Тем не менее любовь к стихам и музыке я сохранил до сих пор. В шахматном кружке я проявил себя способным и быстро растущим игроком: уже в 1947 стал чемпионом СССР среди школьников.

Тогда же, в 1947 году позволил себе первое - если хотите, политическое - выступление. На уроке истории СССР я заявил, что в 1939 году Советский Союз вонзил нож в спину Польше. Учительница истории Валентина Михайловна Худина несколько дней пребывала в животном страхе. Я был ее любимым учеником - доносить на меня не хотела. В классе она была одним из любимых преподавателей. Но мог же среди 26 учеников найтись Павлик Морозов! Поскольку эти строки я пишу лично, нетрудно заключить - подонка не нашлось...

Как видите, я очень любил историю. Я видел в ней правду жизни, преломленную в исторических событиях. Наивный молодой человек! Я направился после окончания школы на исторический факультет Ленинградского университета имени Жданова. Довольно быстро я уяснил себе, что с правдой жизни обучение истории в университете имеет мало общего. Требовалось изучать, а лучше зубрить, написанное Лениным и Сталиным. Несмотря на то, что у меня была хорошая память, изучение "классиков" давалось мне с трудом. Я ощущал в себе какой-то внутренний протест.

Нет, что вы, я не был диссидентом, я был шахматистом! Я отказался заниматься у гроссмейстера А. Толуша, одного из сильнейших игроков СССР, полагая это изменой своему первому тренеру, кандидату в мастера В. Заку. Все мои успехи, в том числе и шахматные, основаны на упорстве и настойчивости. Брал препятствия лбом!

Вообще-то поиски правды жизни могут завести далеко. Будучи на Западе, я познакомился с Амальриком и Буковским. Великолепные, кристально честные люди! Они не были воспитаны диссидентами в семье, они только искали правду - и стали борцами за свободу. Кто знает, что случилось бы со мной, если бы у меня не было шахмат - этого ирреального мира, куда можно спрятаться от грязи жизни. Как однажды метко и цинично заметил один мой хороший приятель:
" - У вас, шахматистов, у тебя важная миссия. Футболисты, хоккеисты - они нужны, чтобы люди поменьше водку пили, а вас показывают народу, чтобы он поменьше Солженицына читал!"

Мой первый крупный шахматный успех был в 1952 году. На сцене Дома культуры железнодорожников, под громадным, все подминающем под себя портретом Сталина, я занял шестое место в ХХ чемпионате СССР. Спустя несколько месяцев Сталин умер. В то утро мне нужно было идти на перевязку в поликлинику. В операционной надрывался репродуктор, без устали повторяя весть о смерти великого человека. Медсестра, немолодая эстонка, была в состоянии, близком к истерике. Прошло немало лет, прежде чем я понял: она рыдала от радости...

С начала 1954 года я начал получать регулярно деньги как шахматист. Так называемая стипендия или спецзарплата выплачивалась спортсмену его спортивным обществом или Спорткомитетом с единственным условием, чтобы он нигде больше не работал, а только добивался успехов в своем виде спорта. Кончатся успехи - стипендию снимут, за давностью лет пропадает у бывшего спортсмена и существовавшая в прошлом квалификация. Но Спорткомитет никаких финансовых гарантий не дает, компенсаций не выплачивает. Обо всем этом в советской прессе с наступлением гласности уже писали. Меня же всегда возмущало - с каким лицемерием, прикрываясь словом "стипендия", советские спортивные руководители уверяли весь мир, что у них профессионалов нет, а все - любители. Так и ходило по миру, так и ходит: "журналист Таль", "инженер Полугаевский", "психолог Крогиус", "философ Петросян", "экономист Геллер", "экономист Карпов"... Последний действительно "глубокий эконом", как выразился бы Пушкин.

Мой первый международный турнир - в Бухаресте, в марте 1954 года. Выяснилась интересная деталь. Каждому выезжавшему за границу давали специальное пособие - "экипировочные". Самим фактом установления пособия советское руководство признавало, что уровень жизни в СССР намного ниже западного. Признавало оно косвенно и тот факт, что кроме дипломатов и шпионов за рубеж выезжают единицы. Выяснилось, впрочем, что участникам международных соревнований, проводящихся в СССР, тоже дают экипировочные. Сумма пособия была 1200 рублей. Вполне приличные по тем временам деньги - цена лучшего мужского костюма в ГУМе, где я незамедлительно и отоварился.

Выяснилось, что экипировочные дают не чаще, чем раз в год. Я узнал также, что делегацию в капиталистическую страну Формируют с особой тщательностью: назначается руководитель группы, как правило шахматист, есть и помощник руководителя, к спорту не имеющий отношения. Профессиональный разведчик, он имеет две функции - следить за поведением членов группы и вести шпионскую деятельность в чужой стране. Позже я узнал, что чем представительнее группа, мощнее и приданный ей разведывательный заслон - с мастерами выезжали мастера, а с гроссмейстерами - подлинные виртуозы своего грязного ремесла.

Да, за границей было чему поучиться. Но судьба не баловала меня частыми выездами. И то правда - я не был вундеркиндом, я двигался в шахматах медленно. Хотя в 1956 году я получил билет гроссмейстера СССР под номером 17, но был еще далеко от верхушки сильнейших гроссмейстеров СССР. Зато когда я ездил за рубеж, я смотрел на мир во все глаза: интересовался жизнью людей, читал газеты на разных языках.

И все-таки развитие моего общественно-политического сознания шло крайне медленно, даже уступая по темпам шахматному росту. Вспоминаю поездку в Аргентину летом 1960 года. В городе Кордобе организаторы устроили банкет по случаю окончания турнира, где Тайманов и я принимали участие. Меня посадили рядом с симпатичным вроде молодым человеком, который в приятельской манере стал задавать мне вопросы.
- "Почему советские построили военные базы по всему миру?"
- "А почему американцы имеют базы во всем мире?" - отпарировал я.
- "Зачем советские покорили народы Восточной Европы, сделали из них сателлитов?"
Этого вопроса я не выдержал. Я, как говорят японцы, потерял лицо. Я кричал, не помню что, как в истерике. Сбежались организаторы, извинились за оплошность, рассадили нас...

В 1960 я впервые выиграл первенство СССР - и сразу же получил приглашения от команд, занимавшихся подготовкой к матчу-реваншу на первенство мира между М. Талем и М. Ботвинником в 1961 году. Я отверг оба предложения, полагая неэтичным столь близко знакомиться с подготовкой своих будущих потенциальных соперников.

Чем выше я поднимался по лестнице шахматных рангов, тем больше я ощущал противодействие мне в моих попытках играть в международных соревнованиях. Особенно трудно мне стало, когда я уже был дважды чемпионом СССР - в 1963-1965 годах.

Вот одна, сравнительно примитивная, история. В 1963 году в Калифорнии организовали международный турнир, так называемый Кубок Пятигорского, и пригласили Кереса и меня. На заседании Шахматной федерации СССР новоиспеченный чемпион мира Т. Петросян заявил, что хочет ехать он. Был послан соответствующий запрос организаторам, которые в ответ прислали три билета - на Кереса, Петросяна и меня. Все-таки меня не послали. По моему билету отправилась в США жена Петросяна. Эти подробности мне довелось узнать через 14 лет из беседы с вдовой господина Пятигорского...

Бывали случаи много запутаннее: когда шахматная федерация направляла на соревнование, но не было разрешения партийных органов на выезд. Система выглядела так.

Сперва Шахматная федерация СССР или ее ответственный работник (Абрамов, Бейлин, Батуринский) рекомендовали "имярек" для участия в некоем соревновании. Затем в спортивном обществе шахматиста партячейка, просмотрев анкету рекомендованного, приглашала его, независимо от того, партийный он или нет, на беседу, давала, как правило, "добро", и документы направлялись в райком партии, где их обсуждала выездная комиссия, иногда с приглашением испытуемого. Потом документы вместе с решением комиссии шли в Москву, в 1-й (секретный) отдел Спорткомитета и в выездную комиссию ЦК КПСС. На всей линии обеспечивалась полная секретность. Никакими силами нельзя было узнать, где заминка. А между тем стоило какой-нибудь Марье Ивановне или Роне Яковлевне (Рона Яковлевна - жена Тиграна Петросяна) набрать номер члена комиссии ЦК, какого-нибудь Петра Ивановича, с которым она полгода назад выпивала в компании на День пожарника, и сказать:
- "Заходи к нам Петя. Мой муженек тебе гостинцы привез из Америки. Кстати, там один еврейчик, Корчной такой, хочет за границу. Он, знаешь, на Кюрасао в казино играл. И вообще, нам его рожа не нравится. Дай ему отвод, пожалуйста..." и ничто уже тебе не поможет.

И будешь ты обивать пороги начальства, а оно, только что прочитав копию твоего личного дела, будет с умным видом говорить:
- "А вот вы в 1961 году в ФРГ женщину в кино приглашали, а вот вы на следующий год в казино играли. А в 1963 году вы, говорят, выпили в Югославии. Как же мы вас можем за рубеж посылать?!"
И будешь ты объяснять, что поход в кино не состоялся, что в казино пошел - потому что партию проиграл, что в Югославии не напивался, а только слухи. Но разговор этот не играет никакой роли, потому что решение было принято в другом месте - выше (или ниже) и, как говорят в судебных документах, обжалованию не подлежит.

Помню, как с целью узнать - кто и почему не выпускает меня, я выслеживал секретаря Октябрьского райкома партии Ленинграда. Как скрывалась она через черный ход, как бежала от меня! Миловидная женщина, товарищ Мирошникова, и бегает неплохо. Наверно, в связи с перестройкой на повышение пошла.

Наконец, в 1965 году я дошел до ручки. Решил вступить в партию - как последний шанс облегчить свою участь. Уже в 1966 году на турнире в Германии мне предложили не возвращаться в СССР, но тогда я отклонил это предложение, о чём впоследствии сожалел: было потеряно 11 лет человеческой жизни.

Тогда же я в третий раз стал чемпионом СССР. Меня пригласили на крупный турнир в Югославию. Для шахматной федерации такой факт, как персональное приглашение, не играл роли. Они решили послать меня на маленький турнир в Венгрию. Я упирался. Меня вызвали в Комитет, пред светлые очи тов. Казанского, который тогда курировал шахматы.
- "Вы понимаете, - говорил он, - в Будапеште прошли советские танки. Вам, чемпиону страны, поручено, образно говоря, прикрыть своим телом дыры в домах проделанных ими".
Действительно образно. Но я отказался наотрез. В Венгрию я не поехал. В Загреб не послали тоже...

1966 год. Олимпиада в Гаване. Мы - гости правительства Республики Куба. Как ласкает слух диктаторов слово "республика"! Сталин, Пиночет, Кастро, Маркос, Саддам Хусейн - не правда ли, милый букетик республиканцев?!

Мы с Талем - в одной комнате. Ближе к ночи нам захотелось пойти повеселиться. Оставив у порога вторую пару обуви (нет, не для чистильщика, а для надсмотрщиков: пусть будут спокойны), мы покидаем отель. В сопровождении кубинца, нашего шапочного знакомого, и его знакомой девушки мы около двух часов ночи оказываемся в ночном баре. Темно, звучит музыка, пара официантов бродит с фонариками. Мы заказываем и не спеша пьем баккарди. Помнится, мы с Талем вышли в туалет - разговаривали только по-английски. Потом я станцевал танец с сидящей в нашей компании девушкой. После меня пошел танцевать с нею Таль. Внезапно послышался глухой удар и истерический женский крик. Меня - как током пронзило: что-то случилось с Талем. Первая мысль: "Ему попало, теперь моя очередь". Зажигается свет, на полу валяется окровавленный Таль. В середину, меж столов, входит человек с красной повязкой. Он отрывисто приказывает:
- "Всем оставаться на местах, а эти двое (я и Таль) поедут со мной".
Именем революции он останавливает на улице первую попавшуюся машину, и мы мчимся в больницу.

Да, Таля ударили в лоб бутылкой. Удар был страшной силы - толстенная бутылка из-под кока-колы разбилась. Удар, по счастью пришелся над бровью - ни глаз, ни висок не были повреждены.

В больнице, пока Талю обрабатывают рану и накладывают швы, меня охраняет человек с ружьем - чтобы на меня не напали и чтобы не убежал. В 6 часов утра приезжает переводчик команды, кстати - личный переводчик Кастро с русского языка, и мы направляемся в отель. Через пару часов - экстренное заседание нашей команды. Таль свое получил, зато ругают вовсю меня - за то, что ослабил команду перед решающими встречами (вечером играть с командой Монако?!). В конце дня к нам в комнату пришел министр спорта Кубы с извинениями. Он рассказал, что из бара забрали 6 человек, что один из них сознался, что ударил Таля из ревности. Как бы не так! Позднее мы узнали, что забрали всех - 43 человека!!

Через три дня Таль поправился настолько, что мог играть. Вынужденный играть в темных очках, все еще слабый, он тем не менее играл блестяще - добился абсолютно лучшего результата на Олимпиаде.

Но этой ночи нам никогда не простили - ни мне, ни Талю. Вскоре он стал хронически невыездным. Особенно с начала 70-х годов, когда подпал еще под одну секретную инструкцию: женатым в третий раз - самая строгая проверка. И стало ему совсем плохо. И чтобы спасти свою активную шахматную жизнь, продал он свою душу - пошел в услужение к Карпову. И кончилась наша дружба...

Запомнилась мне Олимпиада и еще одним, куда более важным, событием. На протяжении многих лет американский госдепартамент осуществлял блокаду Кубы - политическую, экономическую, культурную. Не без оснований - как подтверждал мне мой личный опыт, как удостоверяют факты международной жизни последних лет. В 1965 году в турнире памяти Капабланки в Гаване принимал участие Р. Фишер. Госдепартамент не разрешил ему приехать на Кубу. Весь турнир он провел по телефону из Манхэттенского шахматного клуба в Нью-Йорке. Наконец в 1966 году блокада была прорвана: шахматисты США во главе с Фишером приехали в Гавану для участия в Олимпиаде. В те годы Фишер не играл по пятницам и субботам, и организаторы Олимпиады - высокие правительственные чиновники обещали ему, что его требования в отношении переноса важных партий в пятницу и субботу на другое время будут удовлетворены.

Приближался решающий поединок Олимпиады: СССР - США. Выпало играть в субботу. Американцы просили отложить начало партии Фишера на несколько часов, чтобы он мог принять участие в матче. Команда наша опять собралась на экстренное заседание. Руководителем команды был Алексей Капитонович Серов, работник аппарата ЦК КПСС, человек с крепким, прямо-таки борцовским рукопожатием и, поскольку он выехал первый раз, со слабым представлением о шахматных делах, помощником и главным советником Серова был тренер команды гроссмейстер Бондаревский. (Другой тренер команды, Болеславский, был не в счет - он молчал всегда, всю жизнь.) Человек резкого характера, но неглупый, Бондаревский, однако, усвоил хорошо известный принцип молото-вышинской школы в переговорах с иностранцами:
"Поскольку Советский Союз, сильнее всех на свете, мы не принимаем никаких условий - мы навязываем их!"

Мне уже приходилось бывать под его началом в делегациях, приходилось оспаривать его тупоголовый подход к делу и даже выигрывать в споре. Я утверждал:
- "Поскольку советские наголову превосходят всех в шахматах, они без всякого ущерба для себя могут и должны принимать компромиссные предложения иностранцев".

Итак, на заседании главным выступающим был Бондаревский. Ему возражал я - развивал свой принцип, говорил о политической важности этого матча для кубинцев. Остальные молчали. Цвет и гордость советского народа - Петросян, Спасский, Таль, Штейн, Полугаевский - сидели рядышком, опустив глаза в пол. Они не имели, да и не хотели иметь инение по этому вопросу. Это их не касалось! Поскольку Бондаревского поддерживал Серов, а меня - никто, "сталинцы" без труда победили.

В назначенное время советские пришли на игру, а американцы в полном составе не явились. Газеты протрубили о блестящей победе советской команды со счетом 4:0. Но дело этим не кончилось, конечно. Подумайте - что было важнее кубинцам: провести Олимпиаду или установить нормальные взаимоотношения с Соединенными Штатами Америки?! Вопрос о срыве матча обсуждался правительством Кубы. Соответствующие разъяснения были посланы в Москву. Приказ Спорткомитета - матч должен быть сыгран! - охладил тренера советской команды. В специально отведенный для того матча день, все остальные команды были свободны, встреча состоялась. Советские выиграли 2,5 : 1,5.

И еще одно заседание вспоминается мне. 1968 год. Советская команда отправляется на Олимпиаду в Лугано (Швейцария). Поджимает время. Петросян, Спасский, Геллер, Полугаевский, Таль и я с чемоданчиками являемся в Спорткомитет на прощальное, как принято, "давай-давай!". Со Скатерного, 4, - прямо в аэропорт. Ведет напутственную беседу уже знакомый читателю краснобай, зампред Комитета Казанский. Обычная баланда: высоко держать честь советского спорта, не поддаваться провокации. Международная обстановка (как всегда!) непростая. На Западе неправильно оценили ввод советских танков в Чехословакию... Наконец - пожелания счастливой дороги и успеха. И вдруг - в мирном, дружелюбном тоне:
- "А вы, Михаил Нехемьевич, можете возвращаться в Ригу. В Лугано ведь уже находится Смыслов, он вас заменит".

За три месяца перед этим в интервью газете "64" я назвал Таля "игроком большого шаблона". В его защиту выступил сам редактор "64" Петросян. Гневной статьей он обрушился на меня, спасая Таля от моих нападок. Вот, - подумал я, - сейчас он Казанскому покажет! Какое там! Ни Петросян, ни остальные не проронили ни слова. Они старательно разглядывали стены кабинета Казанского. Их лично это не касалось!

Действительно, за неделю до этого заседания Керес и Смыслов отправились в Лугано, на конгресс ФИДЕ. И тогда, может быть, пришла в голову идея - не посылать еще одного гроссмейстера, сэкономить народные деньги? Полноте! Все было продумано заранее. Невыездному Талю была и на этот раз закрыта дорога за рубеж. Но сделано это было в оскорбительной, унизительной форме. Что, конечно же, понял каждый из присутствовавших гроссмейстеров. Но говорил только я. Все остальные не поддержали меня ни словом, ни жестом, ни взглядом...

В 1978 году в порядке подготовки к матчу с Карповым я стал читать книгу А. Рошаля "Девятая вертикаль" на английском языке. Переводной текст обычно легче для чтения, но я обнаружил несколько заковыристых слов, которые часто повторялись. Автор описывал членов штаба Карпова. И, конечно, каждый из них был "молчалив и предусмотрителен"! Эти качества рассматривались автором как достоинства, даже добродетель этих людей. А я вспоминал заседания гроссмейстеров в 1966 и 1968 годах...

Этот циничный принцип "это не касается меня, пока и поскольку это не касается меня самого" - фактически полная потеря чувства гражданственности, принцип которого я выскажу так: "Все, что касается моих сограждан, и в особенности моих товарищей по профессии, касается меня". Я бы добавил еще: "Коль скоро эти проблемы меня волнуют, поскольку я с уважением отношусь к собственной персоне, я обязан иметь свое мнение и обязан высказать его".

Отсутствие гражданственности - самый серьезный порок советских людей середины и второй половины ХХ века. А с гражданственности нетрудно перекинуть мостик и к другим понятиям, таким, как "патриотизм" и "любовь к родине". Советское руководство от лица многомиллионного народа похвалялось его патриотизмом. Если не квасной, если не по приказу, не из-под палки - где он, патриотизм? Понятия "моя хата с краю" и "любовь к родине" несовместимы!

Моя фигура была неудобной для советского спортивного руководства, но до 1974 года я продолжал успешно выступать. В 1974 году после проигрыша претендентского матча Анатолию Карпову я дал интервью, в котором допустил негативные высказывания в адрес победителя, а главное - дал понять, что его проигрыш был результатом давления "сверху".

Реакция руководства Спорткомитета, находившегося полностью на стороне Карпова, была крайне резкой. Было опубликовано коллективное письмо гроссмейстеров, осуждивших меня, урезали до смехотворных размеров стипендию и запретили выезжать из СССР. Через год благодаря содействию того же Карпова я снова стал выездным. После этого, как только у меня появилась такая возможность, в 1976 году во время шахматного турнира IBM в Амстердаме я, получив от Макса Эйве гарантии, что мои шахматные звания и возможность выступать останутся в неприкосновенности, отказался возвращаться в СССР, попросив политического убежища в Нидерландах.

Основной причиной такого решения было желание продолжать играть в шахматы и бороться за титул чемпиона мира, в то время как Шахматная федерация СССР предпочла делать ставку на более молодых гроссмейстеров, и мои возможности участвовать в международных соревнованиях высокого ранга становились всё меньше.

В Нидерландах мне отказали в политическом убежище, дав только вид на жительство. Некоторое время я жил там, затем меня приглашали в США, но я отказался и, наконец, поселился в Швейцарии, где получил политическое убежище, а позже - гражданство. За Швейцарию я выступал на международных соревнованиях. В 1978 году я был лишён советского гражданства.

После моего бегства в Советском Союзе подвергся репрессиям сын Игорь - его исключили из института и попытались призвать в армию. Не желая служить, Игорь в течение года скрывался, после чего сдался властям. После этого он был арестован (!) и осуждён на 2,5 года заключения за уклонение от призыва (!!).

Необходимо отметить, что хотя само по себе осуждение было формально законным, обставлено оно было как явное сведение счётов. Вышло даже специальное сообщение ТАСС:

«Состоялся суд над сыном известного своим скандальным поведением гроссмейстера Корчного».

Попытки добиться освобождения сына и разрешения на выезд семье с помощью писем Л. Брежневу или обращений к «интеллигенции СССР» ни к чему не привели. Жене Изабелле и сыну было отказано в выезде из СССР.

Предпринимались попытки добиться моей пожизненной дисквалификации. Официального бойкота никто не объявлял, но в некоторых случаях советские шахматисты демонстративно отказывались от участия в международных турнирах, если я в них играл, ставя организаторов перед выбором: либо не позволять мне выступать, либо советская делегация бойкотирует турнир. При этом представители советских спортивных организаций заявляли:

Моя фигура была неудобной для советского спортивного руководства, но до 1974 года я продолжал успешно выступать. В 1974 году после проигрыша претендентского матча Анатолию Карпову я дал интервью, в котором допустил негативные высказывания в адрес победителя, а главное - дал понять, что его проигрыш был результатом давления "сверху".

Реакция руководства Спорткомитета, находившегося полностью на стороне Карпова, была крайне резкой. Было опубликовано коллективное письмо гроссмейстеров, осуждивших меня, урезали до смехотворных размеров стипендию и запретили выезжать из СССР. Через год благодаря содействию того же Карпова я снова стал выездным. После этого, как только у меня появилась такая возможность, в 1976 году во время шахматного турнира IBM в Амстердаме я, получив от Макса Эйве гарантии, что мои шахматные звания и возможность выступать останутся в неприкосновенности, отказался возвращаться в СССР, попросив политического убежища в Нидерландах.

Основной причиной такого решения было желание продолжать играть в шахматы и бороться за титул чемпиона мира, в то время как Шахматная федерация СССР предпочла делать ставку на более молодых гроссмейстеров, и мои возможности участвовать в международных соревнованиях высокого ранга становились всё меньше.

В Нидерландах мне отказали в политическом убежище, дав только вид на жительство. Некоторое время я жил там, затем меня приглашали в США, но я отказался и, наконец, поселился в Швейцарии, где получил политическое убежище, а позже - гражданство. За Швейцарию я выступал на международных соревнованиях. В 1978 году я был лишён советского гражданства.

После моего бегства в Советском Союзе подвергся репрессиям сын Игорь - его исключили из института и попытались призвать в армию. Не желая служить, Игорь в течение года скрывался, после чего сдался властям. После этого он был арестован (!) и осуждён на 2,5 года заключения за уклонение от призыва (!!).

Необходимо отметить, что хотя само по себе осуждение было формально законным, обставлено оно было как явное сведение счётов. Вышло даже специальное сообщение ТАСС:

«Состоялся суд над сыном известного своим скандальным поведением гроссмейстера Корчного».

Попытки добиться освобождения сына и разрешения на выезд семье с помощью писем Л. Брежневу или обращений к «интеллигенции СССР» ни к чему не привели. Жене Изабелле и сыну было отказано в выезде из СССР.

Предпринимались попытки добиться моей пожизненной дисквалификации. Официального бойкота никто не объявлял, но в некоторых случаях советские шахматисты демонстративно отказывались от участия в международных турнирах, если я в них играл, ставя организаторов перед выбором: либо не позволять мне выступать, либо советская делегация бойкотирует турнир. При этом представители советских спортивных организаций заявляли:
- «Никакого бойкота нет, просто наши шахматисты не хотят встречаться с Корчным и совершенно самостоятельно отказываются ездить на турниры, где он выступает».

К чести западных организаторов, далеко не все поддавались на шантаж, и я имел возможность играть, а значит, зарабатывать себе на жизнь, однако, по подсчётам журналистов, из-за бойкота я лишился возможности участия в нескольких десятках турниров. Иногда страдали и посторонние. Мой друг, английский гроссмейстер Майкл Стин, за дружбу с гроссмейстером-невозвращенцем подвергся преследованию у себя на родине в Англии, и после того, как ему не позволили участвовать в чемпионате Лондона, оставил шахматы.

Когда после побега из СССР я продолжил успешно выступать и занимать высокие места в турнирах, моё имя стало часто упоминаться в среде антисоветски настроенных эмигрантов. Миллионы считают меня диссидентом, человеком, который боролся за то, чтобы Советский Союз распался, но это не так. Я просто хотел играть в шахматы. Именно поэтому, а не по какой-то еще причине я вынужден был бежать, чтобы оставаться самим собой! Вот это - главная причина моего побега, если выразить в двух словах. Не я первый начал - это советские власти втянули меня в войну. Можно считать так: борясь против СССР, я боролся за себя.

После того, как я остался на Западе, да еще и посмел выступить с политическими заявлениями, по разумению советских идеологов я превратился в заклятого врага нашей страны, которого во что бы то ни стало необходимо было сокрушить. Однако эту уже не столько спортивную, сколько политическую задачу не удалось решить ни Петросяну, ни Полугаевскому, ни Спасскому.

Теперь все надежды властей были только на Карпова. Поэтому матч на первенство мира Карпов - Корчной, проходивший в 1978 году в Багио, выходил из рамок шахмат, превратился в политическую схватку.

С одной стороны в ней выступал верный сын русского народа, «золотой мальчик» советских шахмат (так Карпова называли на Западе), с другой - невозвращенец, человек сомнительной национальности, отщепенец. По замыслу властей этому матчу предстояло стать этаким сражением Георгия Победоносца с драконом, в котором дракон обязательно должен быть повержен. Подготовка Карпова к этому сражению стала для Спорткомитета первостепенным делом государственной важности и повышенной ответственности. Само собой, о ходе подготовки руководство Спорткомитета докладывало на самый верх.

Были мобилизованы все ресурсы. Гроссмейстерам, специалистам по различным дебютам, предложили передать свои дебютные разработки чемпиону мира. Не обошлось и без иностранной помощи - в Москву был приглашен гроссмейстер Вольфганг Ульман из ГДР. Его попросили по-братски поделиться своими знаниями французской защиты, моего излюбленного дебюта за черных.

Из Москвы на Филиппины отбыла огромная делегация. В нее входили тренеры, телохранители, журналисты, переводчики, массажист, врач, психолог и даже повар. Возглавлял всю эту братию Батуринский. То, что там происходило в Багио никак не вязалось с благородным имиджем старинной королевской игры. Поведение сторон было далеко от джентльменского, оно напоминало кухонную ссору в коммунальной квартире. Например, такая солидная газета, как «Известия» опубликовала сообщение из Багио, в котором утверждалось, что как только Карпов собирался ложиться спать, над Багио специально начинал кружиться самолет, шум которого мешал ему заснуть...

Почему я на торжественном открытии матча в присутствии президента Филиппин Маркоса опустился в кресло при исполнении гимна Советского Союза? (В мою честь на тот момент не имевшему никакого гражданства, играли отрывок из симфонии Бетховена.) Так вот, пластинка с гимном СССР разбилась, а оркестранты все перепутали и сыграли "Интернационал". Я к тому времени уже был исключен из КПСС и вполне мог сидеть при исполнении сугубо партийного гимна!

«Таймс», подводя итоги поединка в Багио, резюмировала:
«Матчем в Багио престижу шахмат был нанесен серьезный удар».

Не только престижу шахмат, но и престижу СССР. Во время матча я получил следующую телеграмму:Всем сердцем с Вами. Жан-Поль Сартр, Сэмуэл Беккет, Эжен Ионеско, Фернандо Аррабаль.

Это означало, что за меня болели лучшие представители европейской интеллектуальной элиты. Да и в СССР было немало людей, желавших мне победы. Вот, что рассказывал известный режиссер Станислав Говорухин:

«Когда Корчного начали преследовать, наши с Володей (Владимир Высоцкий был другом Говорухина) симпатии были определенно на его стороне. Да и не только наши - огромное количество людей, особенно среди интеллигенции, болело за Корчного. Так уж у нас повелось: видим, что кого-то унижают, на кого-то давят официальные власти - и подавляющее большинство сразу за него. Умеем сострадать. Так всегда было - и так всегда будет. Помню, когда в Багио счет стал 5:5, нас охватило просто лихорадочное состояние. Но все быстро кончилось...»

Я не нарочно проиграл матч, но если бы я его выиграл, то к тому, чтобы меня уничтожить, все было подготовлено! Короче: чтобы убить меня!!!

Люди, которые слушают меня, поджав губы, когда я сегодня говорю об этом - они в свое время, видимо, подписали обязательство молчать! А Таль, который ничего не подписывал, сказал мне об этом прямо в лицо!

Я повторюсь: я не нарочно проиграл этот матч, но какие-то высшие силы не позволили мне этот матч выиграть...

МАТЧИ КОРОЛЕЙ ШАХМАТ

ПЕРВЫЙ
МАТЧ

СТЕЙНИЦ
ЧИГОРИН

СТЕЙНИЦ
ГУНСБЕРГ

СТЕЙНИЦ
ЛАСКЕР

ЛАСКЕР
МАРШАЛЛ

ЛАСКЕР
ТАРРАШ

ЛАСКЕР
ЯНОВСКИЙ

ЛАСКЕР
ШЛЕХТЕР

ЛАСКЕР
КАПАБЛАНКА

КАПАБЛАНКА
АЛЁХИН

АЛЁХИН
БОГОЛЮБОВ