Матч Ласкер-Капабланка

ЗАЖГИ ОГОНЬ ДРЕВНИХ ШАХМАТ СНОВА!

ЛАСКЕР

КАПАБЛАНКА

ПАРТИИ МАТЧА 1921г.
www.chessebook.com

Скачать шахматные книги

УЗНАЙ ПРАВИЛА ШАХМАТ БУДУЩЕГО СЕЙЧАС!

В шахматной прессе довольно часто высказывалось утверждение, что Ласкер ни разу не решился подвергнуть свое звание серьезному испытанию и только потому удерживал его. У Капабланки в шахматной прессе было очень много друзей, поддерживавших его точку зрения, которые, однако, не желали даже ознакомиться с опубликованными уже документами.

История их взаимоотношений такова. Ещё в 1911 году Капабланка вызвал Ласкера на матч за мировое первенство. Но Ласкер поставил условие: если матч закончится вничью или с перевесом противника в одно очко, чемпион мира сохранит свое звание. Это условие возмутило темпераментного кубинца. В своем ответе он употребил резкое выражение, оскорбившее Ласкера. Переговоры о матче были прерваны, личные отношения прекращены.

По окончании Петербургского турнира гроссмейстеров 1914 году на торжественном банкете состоялось примирение Ласкера с Капабланкой. Этого добились организаторы турнира, а способствовала жена Ласкера (в течение всего турнира она неизменно сидела где-нибудь в тихом уголке зала и вышивала). В конце концов Капабланка подошел к Ласкеру и отвел его в сторону. Они беседовали минут пятнадцать, а затем пожали друг другу руки. Ласкер отказался от своих условий. Была достигнута договоренность о его матче с Капабланкой. Но война нарушила все планы.

Таким образом Ласкер был готов играть матч с любым претендентом, лишь бы только шахматный мир пожелал видеть этот матч, и готов был подтвердить это желание не только словами, но и жертвами со своей стороны. Ласкер отнюдь, конечно, не желал быть объектом эксплоатации. Ему угрожала участь шахматистов, которые либо умирали с голоду, как Кизерицкий, Цукерторт, Мэкензи, либо, подобно Пильсбери и Стейницу, попадали на общественное призрение и, опустившиеся, в душевном расстройстве, кончали свою жизнь в больнице. Ласкер готов был отдать мое искусство и мысль шахматному миру, и тем оживить его, содействуя развитию игры, но требовал, чтобы и он взял на себя ответственность за это и нес ее до конца.

Ласкер был прав! К его скорбному синодику знаменитых некогда шахматистов можно прибавить десятки имен, и прежде всего — имя великого русского шахматиста Чигорина, к концу жизни лишившегося всякой общественной поддержки и умершего покинутым, в нужде.

Страх нищеты, естественно, заставлял чемпиона мира «выжимать» все что можно из своего титула, чтобы кое-что отложить на «черный день». И поэтому Ласкеру было выгодно принимать вызовы на матчи за мировое первенство от соперников, которых он не боялся и рассчитывал наверняка победить: Яновского, Тарраша, Маршалла, Шлехтера. Это давало ему львиную долю призового фонда и еще больше укрепляло репутацию непобедимого шахматиста. Но рискованно, опасно и в конечном счете невыгодно было принимать вызов от претендента, у которого были хорошие шансы на победу над чемпионом мира. А именно таким соперником был Капабланка.

До сего времени шахматный мир слишком легко относился к своим обязанностям. Так как никто не нес никакой личной ответственности за их выполнение, то среди шахматистов установилось мнение, что таких обязанностей вообще не существует. Когда какой-нибудь юный талантливый игрок возносится до небес, не удивительно, что он отдается игре и видит в том свое призвание. Это очень нравится шахматному миру. Выступление, хотя бы Морфи, Пильсбери или Харузека, вносит новые краски и настроения в шахматную жизнь, а молодой человек находит удовлетворение в лести и похвалах. Но позже, когда он становится зависимым от шахмат, некуда уже обращаться, и быстро наступают нищета и разочарование. И это лежит на совести шахматного мира.

Пусть не говорят, что требования маэстро были чрезмерны. Матч на первенства мира отнюдь не маленькое начинание. Одна только игра при благоприятных обстоятельствах, при условии, то ни один из игроков не капитулирует, потребует три месяца упорной борьбы. Тренировка отнимет еще три месяца. Сюда надо прибавить время на переговоры и переезды. В течение этого времени маэстро не может заняться ничем другим; после же матча он нуждается в отдыхе, чтобы иметь возможность после сильного одностороннего напряжения вновь обратиться к другим делам. Кроме того, нужно принять во внимание, что подобный матч — явление редкое, результат долголетнего напряжения шахматного мира.

План Ласкера был действовать демократично: собирать небольшие суммы продажей входных билетов. Таким образом, вне всякого сомнения, на каждую партию удалось бы продать несколько сот билетов, на первую партию в Нью-Йорке, вероятно, не менее тысячи. Капабланка противопоставлял другой план. Он хотел обеспечить матч с помощью всего лишь нескользких жертвователей. План Ласкера был более реальным и обещает много в будущем, но Капабланка провел свой.

17 июня 1920 г. Ласкер получил от шахматного клуба Буэнос-Айреса письмо от 15 мая. Оно заключало в себе предложение играть матч с Капабланкой в Буэнос-Айресе, но на условиях, которые противоречили ранее принятому соглашению.

Ласкер вспоминает: "я понял письмо, как попытку критиковать наше соглашение. После стольких разочарований, чувствуя, что шахматный мир с радостью встретит перемену обладателя звания чемпиона мира, я решил без колебаний в ответ на вызов Капабланки окончательно отклонить его, отказаться от звания и передать его Капабланке. Если шахматный мир не выражал желания организовать матч в подходящих для меня климатических условиях и подобающей обстановке, то я, как чемпион мира, не желал его играть. Ибо чемпион мира не должен ронять своего достоинства.

Шахматная пресса была поражена. Мнение, что я держусь за звание чемпиона мира и отстаиваю его всеми средствами, казалось ей непоколебимой истиной. К сожалению, пресса отнюдь не глубокий психолог.

Теперь уже она упрекала меня, что я не имел права отказываться от звания в пользу Капабланки. Некоторые даже утверждали, что я вообще не имел никакого права отказываться от звания. Напротив, всегда существовал обычай, согласно которому рыцарь, уклонившийся от вызова, тем самым терял свое звание, автоматически переходившее к его противнику."

Отказ Ласкера от звания, о чем он письменно известил Капабланку, поставил последнего перед дилеммой — принять или не принять звание чемпиона мира. Капабланка не отказался от него, но, конечно, сознавал, что звание, полученное без борьбы, нужно укрепить шахматной победой. Поэтому, он отправился из Гаванны в Европу и пригласил Ласкера встретиться с ним в Голландии, с тем, чтобы предложить ему играть матч в Гаване.

Уже до того он распространил в Соединенных Штатах и Аргентине известие, о котором Ласкер ничего не знал, что шахматисты Гаванны собрали двадцать тысяч долларов, чтобы увидеть матч у себя. Если Капабланка стремился играть матч только в Гаване, то это было ловким ходом, ибо трудно было в Соединенных Штатах или Аргентине получить контр-предложение на таких же условиях. Распространение же подобных слухов с какой либо другой целью было бы бессмысленно, ибо они ни на чем не были основаны. В октябре Ласкер получает известие, что, хотя деньги в Гаванне и обещаны, но не собраны; и только в конце декабря деньги были пожертвованы. Но, в таком случае, распространение подобных слухов только тормозило дело, и Ласкер имел бы полное основание протестовать и требовать разъяснений от Капабланки по этому поводу.

Ласкер вспоминает: "идея матча так долго, часто и напрасно, волновала меня, что стала мне уже тягостной. Удовольствие от этого матча было уже отравлено, оставалось лишь чувство какой-то неприятности. Я решил покончить с этим делом и отправился в Голландию для новых переговоров. В августе мы уговорились сыграть матч из 24 партий, в основе, на старых условиях, но во-первых, Капабланка признавался мной чемпионом мира — я отказался взять свое отречение назад, — во-вторых, местом матча была назначена Гавана, время — начало января, в-третьих, гонорар определялся в двадцать тысяч долларов. Гонорар этот делился между участниками, при чем я получал одиннадцать тысяч долларов, но из этой суммы должен был покрыть разнообразные, весьма значительные расходы. Наше соглашение обусловлено было поручительством ответственных гаваннских шахматных деятелей, которое должно было последовать до начала сентября."

Если бы хоть в дальнейшем все прошло гладко! Но обнаружилось, что организация матча в Гаванне была обеспечена лишь устными обещаниями. Ласкер напрасно ожидал окончательных известий. В начале октября выяснилось, что лица, обещавшие финансировать матч, в настоящее время уехали из Гаванны, а что же касается других, то они не могут поручиться за осуществление матча.

Ласкер перестал тогда думать о матче и занялся коммерческими делами.

Ласкер вспоминает: "внезапно к концу года от г. Труффин была получена телеграмма, гласившая, что если я не потерял еще желания играть матч, то мне будут телеграфно переведены три тысячи долларов; погода в Гаванне обычно стоит хорошая до конца апреля.

Я обсудил предложение. Трех тысяч долларов должно было хватить на покрытие расходов по поездке туда и обратно. Четыре тысячи долларов на покрытие издержек по пребыванию в Гаванне я должен был получить в начале матча, а остальные четыре тысячи — к концу его. Я поехал бы со своей женой, которая не раз мне сопутствовала в тяжелых обстоятельствах. Правда, полутропический климат, но я стану ежедневно купаться и играть только прохладными вечерами. Что же касается до тренировки, — ну до 10 марта еще добрых два с половиной месяца, и все еще можно хорошо наладить.

Я телеграфно ответил, что могу начать матч 10 марта.

Будь я моложе и честолюбивее, я, наверно, отложил бы матч на январь 1922 г., ибо для людей умеренного пояса январь самый приятный месяц в Гаванне. Но в моем возрасте целый год ожидания слишком долгий срок. Чувствуется уже, что времени осталось немного, и спешишь закончить все то, что кажется нужным совершить. Мой поступок был определенно легкомысленным; но легкомыслие всегда было в моем характере, и я ничуть о том не сожалею. С лихорадочной поспешностью я принялся за хлопоты. Закупили для меня с женой одежду, подходящую к условиям тропического климата, уладили паспортные формальности, привели в порядок, насколько было возможно, свои домашние дела, и 12 февраля отправились в Амстердам, где нас встретили дорогие друзья; а 15 февраля взошли на борт "Голландии", которая на девятнадцатый день через Коруну и Виго доставила нас в Гаванну."

В матче с Капабланкой коса нашла на камень! Ласкер внезапно убедился, что столкнулся с партнером, к которому он не мог применить свои излюбленные спортивные приемы. В этом и была основная причина поражения Ласкера!

Поэтому Ласкер не находил щелей, каких ожидал, в шахматной броне кубинца и получал по дебюту в лучшем случае равную позицию. А когда Ласкер пытался с явным риском запутать Капабланку, тот не поддавался на заманчивые, но спорные продолжения и довольствовался сохранением незначительного превосходства, которое с точностью и неумолимостью робота ход за ходом наращивал до победы.

В первой корреспонденции из Гаваны, посвященной началу матча, Ласкер не упоминает о климате совсем, но зато высказывает более интересные и симптоматичные жалобы. «Шахматная игра, - писал он по поводу первых трех партий матча, закончившихся вничью, — приближается к совершенству. Из нее исчезают элементы игры и неопределенности. Слишком многое знают в наши дни! Все теперь знают лучшие дебютные ходы ферзевого гамбита или испанской партии и чувствуют в них себя как дома. Раньше можно было искать прелестных приключений, в наше же время исчезла прелесть неизвестности».

Переводя этот лирический фрагмент на профессиональный язык, ясно понимаешь, что Ласкер недоволен дебютными итогами первых трех партий. Как раз в своем коронном репертуаре (испанская партия и ферзевый гамбит) он был выбит из седла! Он ничего не добился!

В пятой партии матча чемпион мира все же рискнул отважиться на дебютный эксперимент и потерпел первое поражение, хотя после крайне изобретательной и упорной защиты имел шансы на ничью. Тут уж Ласкер объяснял свой промах «ярким солнцем Кубы», хотя, по утверждению Капабланки, они играли поздно вечером!

Следующие четыре партии закончились вничью. Ни в одной Ласкеру не удалось добиться преимущества или с выгодой осложнить борьбу. Количество ходов в них свидетельствует о нарастающей неуверенности чемпиона мира: 6-я партия — 43 хода, 7-я — 23 хода, 8-я — 30 ходов, 9-я — 24 хода.

Десятую партию Капабланка, игравший черными, провел превосходно, добившись победы в трудном, многоходовом эндшпиле. Сам Ласкер вынужден был признать: «Стиль Капабланки был выше всяких упреков», но потом спохватился и сообщил, что в партии он допустил ошибки в оценке положения и бросающиеся в глаза промахи.

Одиннадцатая партия матча принесла Ласкеру еще одно поражение, и он дал такое объяснение своему проигрышу, подчеркивая искусство противника: «Партия выставляет стиль Капабланки в очень выгодном свете. Всю ее он провел энергично и вместе с тем осторожно, нащупывая прочные позиции, из которых легко можно было бы перейти в атаку. Я также играл эту партию недурно, за исключением последней части. Тут силы мне изменили — очевидно, вследствие действия климата. Указанием этим я, однако, не желаю умалять заслуг Капабланки, так как он заставлял меня разрешать задачи, достаточно трудные, чтобы окончательно сломить силы любого утомленного шахматиста».

Затем последовали еще две короткие ничьи, а затем в 14-й партии матча Ласкер в цейтноте просмотрел потерю качества и проиграл. "Проигранная мною партия, писал он, стояла для меня очень хорошо. Но к исходу четвертого часа, когда контрольное время было уже близко, я почти выдохся и несколькими явными промахами уничтожил весь свой стратегический план".

Капабланка был на двадцать лет моложе Ласкера, находился в расцвете сил и показал безупречную технику и более глубокую и тонкую игру, чем Ласкер. Достаточно просмотреть три проигранные Ласкером партии матча чтобы убедиться, что Ласкер играл далеко не плохо, изобретательно вел трудную защиту, пытался перехватить инициативу, но... Капабланка играл безупречно.

Потерпев четвёртое поражение Ласкер предложил своему сопернику продолжить матч в более умеренном климате, где-нибудь в Нью-Йорке или Филадельфии. Капабланка отказался и Ласкер объявил, что он сдаёт матч.

В последней корреспонденции из Гаваны, уже после сдачи матча, Ласкер признал превосходство Капабланки и дал ему такую интересную характеристику:
«В моих предыдущих корреспонденциях я поддавался впечатлениям, меняющимся в зависимости от перспектив матча, и выражал мои колеблющиеся чувства... Несмотря на все трудности, с шахматной точки зрения матч явился для меня наслаждением! Правда, внешние условия были неблагоприятны, но игра Капабланки ставила передо мною подлинные задачи. Его ходы ясны, логичны и сильны. В них нет ничего скрытого, искусственного или вымученного. Мысль его сквозит в ходах, даже когда он хочет схитрить. Играет ли он на ничью или на выигрыш, боится ли он проиграть — во всех случаях ходы ясно обнаруживают его чувства. При всем том хотя ходы его и прозрачны, но отнюдь не шаблонны и часто глубоки. Капабланка не любит ни запутанных положений, ни авантюр. Он заранее хочет знать, куда он придет. Глубина его игры - глубина математика, а не поэта. У него душа римлянина, а не грека. Комбинации Андерсена или Чигорина были возможны лишь в определенные моменты, они проявляли в комбинациях свою индивидуальность. Комбинации же Капабланки почти всегда можно отложить на несколько ходов, и они едва изменятся, так как рождены из общих принципов. Андерсен и Чигорин искали оригинальные позиции, Капабланка же руководится логичностью крепких позиций... Его игра была мне приятна. Я рад был иметь противника упорного, как железо, хотя обстоятельства не позволили играть мне так, как я предполагал».

Правда, Ласкер имеет оправдание в самом существе шахмат. Современное развитие шахматной игры не благоприятствует вольному полету фантазии; оно не вознаграждает, а разочаровывает, так как, в конце концов, работа фантазии становится бесцельной. Причина зла не не в правилах старинных шахмат, но в радикальной реформе, внесенной в игру XVI столетием. Благодаря введению рокировки, атаки на короля стали крайне затруднительными; таким образом, из шахматной комбинации исчезает важный, пожалуй, даже наиболее характерный момент.

Ласкер так высказался после матча: "я не собирался в будущем отказазываться от шахматной деятельности. Пусть я не цезарь, но я и не побежден, и думаю, что смогу еще быть чем-нибудь полезен. Я хочу еще послужить жизни, науке и шахматам. Но я хочу предварительно со стороны присмотреться к игре. Я имел достаточно возможности, пусть теперь молодежь воспользуется ею. Среди нее мы видим Рубинштейна, Алехина, Боголюбова, Тартаковера, Бернштейна, Видмара, Шпильмана, Рети - может быть даже совсем юного Эйве - среди них Дурас и Костич, и еще несколько молодых маэстро, все они имеют школу. А кто обладает школой, тот имеет право быть выслушанным. Молодые маэстро, надеюсь, добьются объединения шахматного мира в деятельную организацию. Теперь же она имеет печальный вид.

Шахматисты Гаванны всеми лойяльными средствами старались охранить мои права, облегчить мою работу и сделать мне пребывание там приятным. Я сохраняю дружеские воспоминания о г. Рафаэле Пазос, моем услужливом секунданте, с уважением вспоминаю беспристрастие супер-арбитра г. Понсе; и я с большим удовольствием вновь увидал моего коллегу, маэстро Стерлинга, с которым я в 1900 году познакомился в Париже. Приношу свою благодарность г. Труффин за хлопоты, которые я ему причинил и которые он любезно принял на себя; с удовольствием также вспоминаю часы, проведенные в шахматном клубе в кругу студенческой молодежи.

Но апрельский климат Гаванны был далеко не столь лойялен. По окончании 14-й партии я дал себя тщательно исследовать известному гаваннскому врачу-психиатру, д-ру Анциано. И он, как и домашний врач моего друга, настойчиво рекомендовал мне отдых. Затем начались переговоры по поводу формы моего отказа от продолжения матча, которыми беспристрастно руководил г. Понсе. Они носили оживленный характер, но все-таки привели к соглашению. Я послал письменный отказ, при чем никакого основания не указывал. С лихорадочной поспешностью я приобрел билеты на пароход, отплывавший в Испанию — по совету д-ра Анциано мне не следовало тотчас же ехать в Северную Европу — и через пару дней мы отправились в море."

Последствия кубинского климата всё же сказались, несколько месяцев пришлось провести в больнице. Оклемавшись в Европе, Ласкер продолжал успешные выступления в соревнованиях:
Острава (1923) и Нью-Йорк (1924) - 1-е м.;
Москва (1925) - 2-е, Москва (1935) - 3-е;
Цюрих (1934) - 5-е; Ноттингем (1936) - 7-8-е м.;
причём в Нью-Йоркском и обоих Московских турнирах он обошёл своего преемника. Лишь в Ноттингеме, с пятой попытки(!), когда Ласкеру было 68 лет(!!), Капабланке удалось его опередить(!!!).

В 1933 Ласкер покинул Германию из-за установления там фашистской диктатуры (Ласкер был евреем) и жил в Великобритании, затем в Москве (1935-1937); где занял престижное положение в кругу ученых как сотрудник Института математики Академии наук СССР, а также был зачислен тренером сборной команды СССР. В конце 1937 года Ласкер переехал в Америку к родственникам жены, зарабатывал на жизнь сеансами одновременной игры и лекциями. До самого конца жизни Ласкер сохранял оптимизм, силу духа и даже юмор. Умер Ласкер 11 января 1941 года, в Нью-Йорке.

Личность Ласкера

Чудовищное умственное напряжение, без которого никто не может стать большим шахматистом, было так слито с шахматной игрой, что Ласкер никогда не мог полностью освободиться от духа этой игры, даже если занимался другими проблемами. Его стремления, были направлены к познанию науки. Ласкера влекла к себе такая красота, которая присуща творениям логики, красота, из волшебного круга которой не может выскользнуть тот, кому она однажды открылась. Материальное обеспечение и независимость Спинозы зиждились на шлифовке линз; аналогична роль шахмат в жизни Ласкера. Но Спинозе досталась лучшая участь, ибо его ремесло оставляло ум свободным и неотягощенным, в то время как шахматная игра держит мастера в своих тисках, сковывает и известным образом формирует его ум, так что от этого не может не страдать внутренняя свобода и непосредственность даже самых сильных личностей.

Мечта Эмануила Ласкера

Одним из первых, кто сделал попытку использовать для науки «интеллектуальную энергию» шахмат, был философ, математик и выдающийся шахматист Эмануил Ласкер. С юношеских лет Ласкер находился под влиянием шахматно-философской концепции первого чемпиона мира и основателя нового, научного метода игры Вильгельма Стейница.

В основе теории Стейница лежала далеко не очевидная для своего времени материалистическая идея: к успеху на шахматной доске, да и в любой другой борьбе, ведет не счастье, не случай и не взлет фантазии гения, способного в любом положении провести выигрывающую комбинацию, а план, основанный на учете конкретных особенностей ситуации. Учение Стейница, - считал Ласкер, - это открытая с помощью шахмат подлинно научная теория, отражающая общие закономерности борьбы.

В статье посвящённой Петербургскому турниру 1914 года Ласкер прямо на это указывал:

- "Шахматный мир поставил себе задачей исследование глубочайшей проблемы. Уже тысячи лет шахматисты заняты этой проблемой, тысячи лет человеческий дух пытливо ищет ее разрешения. Ради этого сыграны, разобраны и оценены миллионы партий. Созданы правила, устанавливающие, что данный ход хорош, а другой нет, и почему именно. Эти теории служили предметом исследования великих умов, например известного Леонарда Эйлера, написавшего математическое исследование о достоинствах различных шахматных фигур, русского шахматиста Яниша, продолжавшего это исследование в трехтомном труде, и, прежде всего, Стейница.

А параллельно с ними шахматные маэстро испытывали и испытывают по сей день на практике теоретические построения и вырабатывают новые правила и неутомимо изо дня в день проверяют, совершенствуют и углубляют достигнутые результаты. Из-за этой истины, к которой мы столь упорно стремимся, и к которой мы, хотя и медленно, а подчас и через заблуждения, но безостановочно приближаемся, идет борьба и в настоящем турнире. Она представляет собой ценность не только для того или другого из нас, но и для всего шахматного мира. Она таит в себе многозначительные указания. Она метит далеко за 64 клетки шахматной доски и сможет приобрести значение для всего человечества".

Однако все попытки Ласкера облечь эту теорию в философскую или математическую форму потерпели неудачу - к решению подобных задач наука была еще не готова. Великий шахматист понял это, но мечта «поставить на службу жизненной практике опыт всех игр, основанных на принципах борьбы» не покидала его до конца жизни.

Каким Ласкер видел будущее шахмат?

- "Шахматы, в отличие от науки или искусства, ограничены. Следовательно, наступит время, когда изобретательному уму мастеров - во всяком случае с течением времени - удастся снять покров с последних тайн шахматной игры. И в тот момент, когда пример мастеров приобщит всю массу шахматных любителей к полному познанию игры, ее развитие будет закончено."

- "Шахматы конечны: совершенство достижимо, абсолютная истина может быть познана. Шахматы исчерпают себя, когда будет найдена (сыграна) “идеальная” (абсолютно правильная) шахматная партия. “Идеальной” я называю такую шахматную партию, в которой ни один ход нельзя усилить, - то есть заменить другим ходом, который мог бы изменить результат партии (или ее продолжительность) в пользу стороны, сделавшей этот ход. Можно сказать, что все игроки мира на протяжении многих веков решали и продолжают решать одну-единственную общую для всех шахматную задачу".

Умел играть не только в шахматы!?

27 лет он был чемпионом мира, этот Ласкер? Сидит, наверно, день-деньской за доской и придумывает новые ходы?? Нет, вовсе нет! У Ласкера на уме еще многое другое! Конечно, он посвятил шахматам много времени, любит их, увлекается ими. Но Ласкер интересуется и любой хорошей игрой. «Хорошей» он называет игру, правила которой можно применить в жизни. «Каждая такая игра должна выполнять культурную задачу. Она должна учить терпению, ясности мышления, решительности и активности», - говорит Ласкер.

Так, например, он любит древнюю японскую игру го; играет в английские шашки. Ласкер знает все карточные игры, но азартных игр избегает. Зато бридж он считает глубокой и интересной игрой, духовно родственной шахматам. За последние два года, проведенные в Англии, Ласкер достиг в бридже большого мастерства. Его изданные на трех языках учебники стали признанными путеводителями по этой игре.

В течение 17 лет Ласкер разрабатывал тонкие стратегические принципы новой интересной игры, стремясь сделать ее предельно понятной, чтобы даже ребенок мог сразу понять правила и играть с отцом к взаимному удовольствию. Человек должен сразу получать радость от игры, а ее сложность должна постигаться постепенно. Игру он назвал «ласка». Студенты-математики из Геттингенского университета подсчитали, что «ласка» содержит астрономическое количество комбинаций.

Ласкер часто изобретает математические игры. Если шахматы - любовь Ласкера, то математика - его великая страсть, к которой он постоянно возвращается. Благодаря ей он в школе смог перешагнуть сразу через два класса, а на выпускном экзамене справился с заданием уже через 10 минут, в то время как остальные потели над ним еще полдня. В математике Ласкер обосновал новые принципы, которые изучались повсюду, а за одно исследование он был удостоен премии в Бельгии.

Шахматы то и дело отрывали Ласкера от математики. Они вели его от успеха к успеху. В интервалах он провел несколько лет в Гейдельбергском университете, где изучал математику и философию, сдал в Эрлангенском университете с отличием экзамен на докторскую степень, играл в Америке, стал чемпионом мира, в Манчестерском университете читал лекции по математике и делал доклады о здравом смысле в шахматах. И снова страны, турниры, матчи и лекционные турне.

Потом пришло время, когда Ласкер годами занимался только философией. Спиноза, Кант, Шопенгауэр. Он изучал их, создал в конце концов собственное мировоззрение и изложил его в ряде капитальных трудов. «Борьба», «Понимание мира», «Философия несовершенного», «Культура в опасности», встретили восторженное признание, но и натолкнулись на возражения. Однако даже критики безоговорочно признали за ними оригинальность, новые идеи и отличный стиль.

Потом пришел черед «Учебника шахматной игры», который представлял собой зрелый плод шахматного умения Ласкера. После этого он написал вместе с братом д-ром Бертольдом Ласкером, который был старше его на восемь лет, философскую драму «О Человеке эта повесть». Она читалась публично и вызвала много толков. Своего брата, который был человеком в своем роде совершенно гениальным, Ласкер называл «сейфом его мыслей». В него он мог вкладывать все лучшее. В нем ничего не пропадало. Все встречало хороший прием, понимание и справедливую критику. Именно брат Бертольд научил Эмануила, когда тот ребенком заболел корью и лежал в больнице, играть в шахматы! Тарраш, учившийся вместе с Бертольдом Ласкером, рассказывал, что много почерпнул из его шахматных идей.

Послушный пациент

«От обильного курения Вам придется отказаться, - сказал врач Ласкеру. Я разрешаю Вам максимум пять сигар в день». Ласкер обещал. И слово сдержал. Однако новая ситуация потребовала решения новых задач. Ласкер задумался. Ему было известно, что в витрине магазина, где он покупал сигары, лежат огромные выставочные экземпляры настоящих гаванских сигар. Они были раза в два длинней тех сигар, которые курил Ласкер. Прямо от врача Ласкер направился в магазин. Скупив всю витрину, он, как послушный пациент, в течение последующих недель, усмехаясь, с огромным наслаждением курил каждый день только пять сигар!!

Горе от ума

В Вене после сеанса одновременной игры усталый Ласкер приходит в гостиницу и хочет лечь отдохнуть. Но партии сильных противников по-прежнему занимают его мозг и мешают уснуть. Через некоторое время Ласкер слышит, как в соседний номер с шумом вваливается подвыпивший постоялец. Вскоре нервно прислушивающийся Ласкер слышит, как тот швыряет на пол сапог. Ласкер напряженно ждет, но ничего не происходит.Наконец, у Ласкера лопается терпение. Он стучит соседу в дверь и кричит: «Черт побери, снимите же второй сапог, чтобы я наконец обрел покой!?».

Рассеянный профессор

С гастролей Ласкер всегда возвращался с меньшим количеством багажа, чем то, которое он брал с собой. Отсутствовал жилет от черного костюма, не было брюк от серого, почти всегда пропадали тапочки, ночные рубашки и туалетные принадлежности. Забыты в спешке перед отъездом! После каждого возвращения приходилось делать каждый раз новые покупки. Ласкер педантично сохранял оплаченные счета. И однажды он так решил свою проблему - взял счета и написала во все гостиницы, адреса которых узнал, письма одинакового содержания: «Настоящим прошу Вас любезно выслать «предметы», забытые д-ром Ласкером в номере Вашей гостиницы, наложенным платежом по вышеуказанному адресу». Все письма имели успех. Из Ганновера прибыл жилет, из Брауншвейга пришли книги и фрак, и т. д. и т. п. С помощью этого небольшого трюка имущество более или менее сохранилось!

МАТЧИ КОРОЛЕЙ ШАХМАТ

ПЕРВЫЙ
МАТЧ

СТЕЙНИЦ
ЧИГОРИН

СТЕЙНИЦ
ГУНСБЕРГ

СТЕЙНИЦ
ЛАСКЕР

ЛАСКЕР
МАРШАЛЛ

ЛАСКЕР
ТАРРАШ

ЛАСКЕР
ЯНОВСКИЙ

ЛАСКЕР
ШЛЕХТЕР

ЛАСКЕР
КАПАБЛАНКА

КАПАБЛАНКА
АЛЁХИН

АЛЁХИН
БОГОЛЮБОВ